– Не желаю, – ответил он наконец. – Не думаю, что даже уважаемый Валерий Гапонович желает. Это он в полемическом задоре. Перегибает палку в другую сторону, чтобы выпрямить…

– Если не желаете, – сказал Новодворский раздраженно, – что ж вы свой мудрый язык в одном странном месте держите?

– Почему странном? – спросил Громов. – Вы этим местом думаете. А мое мнение мне самому не нравится…

– А в чем оно?

Громов задвигался, взглянул в мою сторону умоляюще. Я мысленно показал ему кулак, он вздохнул и сник, а я сказал чуть ли не дрожащим от бессилия голосом:

– Увы, обстановка в мире такова, что… на некоторое время желательно бы слегка ужесточить меры. Любые. Это вразрез с моими принципами как демократа и гуманиста, я больше за человека, чем за общество в целом… а ужесточение мер значит некоторое поражение демократических основ. Пусть даже временное, победа демократии неизбежна, но даже временное отступление к ужесточению… будем называть своими именами, к тоталитаризму, автократии – для меня, старого человека, весьма болезненно.

Глава 5

Я незаметно перевел дыхание, Громов – та же каменная глыба, но я ощутил, как в нем подпрыгнул веселый чертенок, подмигнул мне, мол, удалось, а Новодворскому показал язык, фигу, средний палец, а потом согнул левую руку кулаком вверх, а правой похлопал по бицепсу. Он же глазами указал на Каганова, еще бы и этого дожать, а то отмалчивается, финансист несчастный. Страшится, трус, как бы не заподозрили в милитаризьме…

Карашахин исчезал, появлялся, я не удивился, когда на стол передо мной лег листок бумаги, а тихий голос произнес над ухом:

– Господин президент, позвольте предложить вашему вниманию вот эти цифры. Мы внимательно отслеживаем некоторые финансовые потоки… Иногда лишь потому, что их уж очень умело скрывают, а это настораживает. Это вот данные по одному из таких потоков. Начинается в Саудовской Аравии. Не поток, а целая река. Взгляните на распечатку, как и где через какие счета, дробится на речушки, множество ручейков, все конвертируется, делает двойные петли, прячется за офшорами. Как видите, подозрительных фирм нет и в помине, только солидные и с хорошей репутацией банки, однако… взгляните сюда.

Он говорил достаточно громко и значительно, чтобы слышали все и насторожились. Я поинтересовался:

– Вы уверены, что могу что-то понять в этой абракадабре?

– А вам и не надо понимать, – сказал он и нарисовал на лице смайлик. – Вы же президент! Сотня специалистов по вашему выбору проверит это и перепроверит. И поймает меня, если я соврал. А вывод там внизу. Посмотрите.

Я смотрел, чувство такое, словно меня посадили на кол. Цифры неправдоподобно большие. Очень, очень большие.

– И это все, – спросил я, все еще не желая верить, – кобызам?

– Да. Через множество счетов, через фонды, благотворительные общества, центры по изучению древних культур, даже от оккультного Ока Силы – все из одного источника. Того самого, что финансировал взрывы домов в Москве и разрушение Твин Пикс в Нью-Йорке.

Громов сказал недоверчиво:

– И все эти деньги… на оружие?

Сигуранцев хотел начать объяснять, что нет, не все, я видел по его лицу, тоже мне кэгэбист хренов, я вклинился:

– Да, все на оружие. Ведь оружие – и более высокие урожаи на поле кобыза рядом с полем русского соседа! И лучше построенный дом. И фордик за сто тысяч баксов, приспособленный к сельской местности. Я видел эти машины, видел. Могу сказать, что при всем трудолюбии кобызам эти машины не светят в ближайшие четверть века. Не так просто на Рязанщине, ковыряясь в огороде, накопить на Линкольн Навигатор. И на спутниковую антенну.

Сигуранцев взглянул с благодарностью.

– С деньгами я сам чувствую себя увереннее. Помню, как раньше студентом не мог за приятеля заплатить в столовой. Таким себя чувствовал униженным…

– Так что чувство превосходства кобызов еще и подогревается, – сказал я задумчиво. – Не терпится результат побыстрее.

– Какой результат? – спросил Новодворский. – Что вы приписываете этим страдальцам? Ну, помогает им какой-то международный фонд, ну и что?

Агутин спросил зло:

– А то, что этот же фонд финансировал захваты заложников в Москве?

Новодворский всплеснул руками:

– Ну и что? Они еще в туалет ходят, так нам перестать ходить?..

– А туалеты при чем?

– Они могут платить террористам, хотя это еще доказать надо…

– Доказано!

– Хорошо, пусть так. Но они еще платят и за хлеб в булочной, а не воруют, так что же – отказываться от той платы? Часть денег они вполне могут тратить на вполне невинные дела. Как если бы вы послали червонец на защиту пингвинов в Антарктиде. При чем тут кобызы? Им послали денег как погорельцам, а не как боевикам.

Кровь прилила жаркой волной, пошла в мозг бурлящим потоком, я поспешно поставил плотину, выдержал удар, проговорил уже сдержанно:

– Хорошо, давайте сошлемся на презумпцию невиновности.

– Невинности, как говорит наш безумно отважный Лев Николаевич, – сказал Новодворский.

Я проговорил, не обращая внимания на их пикировку:

– У кобызов намного лучше поля, намного лучше скот. Они не пьют, они работают с утра до ночи. Я полагаю, что это у них вне зависимости от того, присылают им из-за восточного бугра мешки с жабьими шкурками или же нет. Так все-таки, возвращаясь к нашим баранам: не уступить ли им Россию?.. Нет-нет, я не ерничаю, я как раз предельно, даже сказал бы – трагически серьезен. Давайте смотреть правде в глаза: русские вымирают все ускоряющимися темпами. Стоит ли пытаться помешать кобызам ли… или кому-то другому занять освободившееся место?

Каганов сказал очень серьезно:

– Слияние всех народов в один – большая и непоправимая ошибка. Я понимаю, что это произойдет, я даже понимаю, что помешать не удастся, однако не стану способствовать этой беде лишь для того, чтобы оказаться на стороне победителя. При слиянии происходит упрощение. Упрощение не есть хорошо, если кто не знает. И обиднее всего, что сопротивляться этому упрощению будут кобызы, а я им буду помогать… наверное, защищая уникальную кобызскую культуру?

В кабинете становилось все жарче, несмотря на мощные кондиционеры, Карашахин понял причину правильно, исчез ненадолго, две девушки занесли на подносах бутылки с прохладительными напитками. Еще одна быстро и ловко расставила тонкостенные стаканы с эмблемами Кремля.

Агутин заказал холодного сока. Ему принесли, некоторое время все поглощали освежающие жидкости, я отдышался, сказал тяжело:

– Давайте подведем предварительные итоги, а то дискуссия пошла вширь, а хорошо бы по вертикали.