– Признаться, я подозревал нечто подобное, – пробурчал Рудольф. – Но все же – до чего мерзкие людишки!
Амалия сжала пальцами виски. Расследование любого преступления похоже на собирание кусочков мозаики в цельную картину: пока все фрагменты не легли точно на место, рано говорить о том, что дело раскрыто. Благодаря Надин Коломбье самый важный кусок мозаики наконец оказался собранным.
…Итак, шел 1870 год. Богатейшая госпожа Жермен Бежар умирала. Незадолго до кончины она составила завещание. Его условия были самыми недвусмысленными: практически все, чем она владела, должно было отойти ее любимому родственнику, молодому Леонару Тернону. Другим родственникам, Эрмелинам, доставались незначительные суммы, которыми они могли распорядиться по своему усмотрению, однако по сравнению с основным состоянием это были лишь жалкие крохи.
Судя по всему, властную и честолюбивую Констанс Эрмелин, у которой на руках были трое детей и сирота-племянница, такой поворот событий никак не устраивал. Она переманила на свою сторону адвоката покойной, Фелисьена Боваллона, и с его помощью совершила подлог завещания. Согласно новой версии, все богатство должно было отойти именно ей, Констанс Эрмелин. Двое слуг госпожи Бежар – ее дворецкий Проспер Коломбье и горничная Надин Коломбье – подписали новое завещание как свидетели. За помощь, которую вернее было бы назвать пособничеством, брату и сестре хорошо заплатили, а брата к тому же взяли на службу в унаследованную госпожой Эрмелин компанию, где он быстро пошел вверх.
Так из-за сговора четырех бесчестных людей – мадам Эрмелин, адвоката и брата и сестры Коломбье – Леонар Тернон остался без гроша в кармане. Через некоторое время он завербовался в колониальные войска и уехал в Африку, где вскоре погиб (по официальной версии). Однако Надин Коломбье, если верить ее письму, никогда не сомневалась, что он остался жив и что в один прекрасный день, когда он вернется, Эрмелинам придется несладко.
– Ну, последнее-то как раз чепуха, – фыркнул Деламар. – Наверное, она уверовала в грядущую расплату под влиянием отца Рене. Знаете, – оживился сыщик, – человеку свойственно до удивления быстро забывать гадости, которые он совершил, но, как только на него обрушивается несчастье, он сразу же вспоминает свои прегрешения и начинает посыпать голову пеплом. – Он оживленно потер руки. – Зато теперь понятно, почему Тернон начал с мадам Эрмелин, а закончил сестрой управляющего.
– Если закончил, – подал голос Рудольф.
– Вот именно, – поддержала его Амалия. – Если я правильно понимаю логику действий этого господина, то следующие на очереди Ортанс и Кристиан. Предавшая невеста и вероломный друг.
Деламар немного подумал:
– Да, вряд ли ему есть за что мстить Луизе Сампьер и Гюставу, которых он знал только детьми, и Феликсу Армантелю, которого вообще не знал.
– А Эжени? – встрепенулась Амалия. – Хорошо бы поточнее узнать, не было ли у нее… м-м… трений с Леонаром.
– Ха, – фыркнул Рудольф, – по-моему, вы не учитываете, что он может убить и ее, и Гюстава за одно то, что им достались деньги, которые должны были принадлежать ему.
Деламар помрачнел.
– Боюсь, вы правы, – буркнул он. – И это, к сожалению, не упрощает мою задачу. За одним или двумя я еще могу уследить, но держать в поле зрения шесть человек одновременно… Конечно, капитан, как и все мы, заинтересован в скорейшей поимке преступника, но он просто не может выделить столько людей для слежки.
– Ничего, – сказала Амалия, мягко касаясь его руки. – Обещаю вам, мы что-нибудь придумаем.
– Даже если не придумаем, – весело добавил Рудольф, – то при таких темпах, какие развил наш Леонар, скоро от всей семьи Эрмелин останутся как раз два человека.
Амалия смерила кузена испепеляющим взглядом. Однако Деламар не удержался и фыркнул.
– Иногда, господа, вы меня удивляете, – кротко заметила мадам Дюпон. – Кстати, вы ничего не выяснили насчет драгоценностей?
– Ничего, – вздохнул сыщик. – У меня даже нет никаких догадок по поводу того, кто бы мог их украсть. Я почти уверен, что тут замешан Белоручка, но если так… – Деламар скорбно покачал головой. – Если так, то, значит, драгоценностей мы уже никогда не увидим. Слишком уж хитер вор, черт бы его побрал!
– Скажите, а бриллианты княгини Лопухиной украл Белоручка? – спросил Рудольф. – Кажется, я что-то слышал об этом.
– О, – оживился сыщик, – да в Париже все об этом слышали!
– А вы знаете подробности? – загорелась Амалия. – Мне бы хотелось…
– Уверен, месье Деламар с удовольствием расскажет нам всю историю, но… за обедом, – заметил Рудольф, поднимаясь с места. – Что-то у меня от наших убийств аппетит разыгрался. Идемте, кузина, нас, наверное, уже заждались.
* * *
– Так как же там все было? – спросила Амалия, когда полчаса спустя она, агент и сыщик уже вкушали трапезу в большом салоне.
– Вы это о чем? – полюбопытствовала миссис Рейнольдс.
– О Белоручке, – пояснила Амалия. – Ну так как, месье Деламар? Как же все-таки ему удалось украсть драгоценности княгини? Я умираю от любопытства!
Деламар откашлялся, вытер салфеткой рот и начал рассказывать.
…Итак, жила-была в Париже княгиня Лопухина, эксцентричная русская дама. Со своим мужем, князем, она давно развелась и обосновалась в особняке на Елисейских Полях, благо средства позволяли ей и не такое. Страстью княгини было коллекционирование драгоценностей, причем не каких-нибудь, а весьма дорогостоящих. Расстаться же с ними ей пришлось при весьма примечательных обстоятельствах.
В один прекрасный день в дверь особняка звонит настройщик роялей и говорит, что его вызвали осмотреть инструмент госпожи Лопухиной. Лакей в недоумении, зовет госпожу. Та выходит к настройщику, объясняет, что произошла какая-то ошибка. Настройщик уходит, но не успевает он дойти до двери, как княгиня издает вопль и падает в обморок. Когда она вернулась в будуар, то обнаружила, что драгоценности, которые буквально только что лежали в шкатулке, загадочным образом испарились из нее.
Настройщика хватают, вызывают полицию, полиция оцепляет дом, обыскивает слуг, перерывает сад, смотрит под окнами, в водосточных трубах, на крыше – везде! Доходит до того, что осматривают даже поленницы, простукивая каждое полено, снимают крышки с кастрюль, в которых готовится еда на кухне, и обыскивают собачью конуру во дворе. Драгоценностей нет. Все слуги – на месте, и никто дом не покидал, настройщик оказывается действительно настройщиком роялей с почти двадцатилетней безупречной репутацией. Вчера ему заплатили, причем чрезвычайно щедро, чтобы он явился в особняк точно в назначенное время. Платил какой-то седой господин приличного вида, прихрамывающий на левую ногу. Настройщика допрашивают, допрашивают его семью, а если бы представлялось возможным, допросили бы и его кошку, и канарейку в клетке. Ни-че-го!
Полицейский комиссар Жанкур в ярости. Это Белоручка! Белоручка опять обвел его вокруг пальца! В который раз! Комиссар трясет лакея, трясет служанку, трясет вторую горничную, трясет дворецкого, которые одни могли зайти в будуар в те пять минут, что княгиня объяснялась с настройщиком. Особенно – трясет лакея, потому что тот всего месяц как служит в доме, и доводит беднягу до заикания. Вовремя объявившийся представитель страховой компании осторожно подает идею, что мадам Лопухина могла сама свистнуть свои драгоценности, чтобы получить страховку. Мадам Лопухина, поняв, куда ветер дует, падает в обморок вторично, ее обыскивают, вновь обшаривают ее будуар, матрацы, подушки, комоды. И опять – ничего! Представитель компании, которая явно не горит желанием расставаться с огромными деньгами, объявляет полицейским, что тот, кто найдет драгоценности, получит солидную награду, после чего в особняке княгини оказывается едва ли не весь личный состав с набережной Ювелиров [19] . Дом перерыт вверх дном, стены простуканы сантиметр за сантиметром, даже сено для лошадей, и то перебрано.