Амалия улыбнулась.
– Немного психологии, – ответила она, – и много-много удачи.
– Хм! – обескураженно покачал головой Голицын. – А вы, сударыня моя, оч-чень опасная женщина, как я погляжу. Да, очень опасная. Не боитесь, что джентльмена этого, Рейли, могут на вас повесить?
– Я его не убивала.
– В самом деле? – позволил себе усомниться его превосходительство.
– Да. Но я найду, кто это сделал.
– Желаю вам всяческих успехов, Амалия Константиновна. Не желаете ли взглянуть на полотна, которые я недавно приобрел по случаю для своего имения? Любопытные, знаете ли, работы. Ромни, Джорджоне…
– О, с удовольствием!
Амалия похвалила Ромни, отдала должное Джорджоне и заодно – той ловкости, с какой непревзойденному Голицыну удалось приобрести эти шедевры по цене намного меньше их реальной стоимости.
Она ехала из посольства, не подозревая, какой сюрприз ждет ее впереди.
Стоило Амалии войти в холл особняка, как навстречу ей бросился джентльмен лет двадцати пяти в безупречном сером костюме, заломленном набок цилиндре и серых перчатках на руках, в которых красовалась дорогая трость с набалдашником из слоновой кости. Лакей попытался удержать посетителя, но тот коротко оттолкнул его, да так, что бедняга едва не упал.
Завидев лицо под цилиндром, Амалия невольно сделала шаг назад.
– Володя!
– Изменница! – молвил сквозь зубы великий князь (ибо это был именно он). – Хороша, как всегда… И даже еще лучше! – добавил он, смерив взглядом платье Амалии цвета mauve. [24]
Как уже наверняка догадался проницательный читатель, слухи о том, что баронесса Корф покорила сердце великого князя, о чем упоминалось в самом начале этого правдивого повествования, были отнюдь не беспочвенны. Совсем даже напротив – они соответствовали истине.
Великий князь Владимир Львович был высок, строен, до умопомрачения хорош собой и обладал поистине бешеным нравом. Это был человек, которому все позволено и который все себе позволяет. Он мог барским жестом бросить сто рублей нищему, поколотить палкой губернатора-взяточника, обольстить Смольный институт благородных девиц в полном составе и съесть живьем медведя из Санкт-Петербургского зоопарка. О его экипажах, костюмах, женщинах, пьяных ссорах, дуэлях, друзьях и недругах слагались легенды. Прослышав об очередной выходке своего родича, государь император Александр Александрович обыкновенно лишь пожимал плечами и говорил:
– Ну, Володя опять набедокурил!
Бедокура вызывали к императору, журили, делали внушение, призывали образумиться и грозили монаршим гневом. Бедокур стоял, потупив небесно-голубые очи, вздыхал, каялся и божился, что больше не допустит ничего подобного.
Самой собой разумеется, на следующий день или даже раньше все начиналось сначала. Не раз и не два Александр, выведенный из себя поведением своего родственника, грозился найти на него управу, но у Владимира Львовича всегда находились такие заступники, а особенно – заступницы, что императору оставалось только отступиться и махнуть рукой. Ибо, хотя Владимира Львовича обожали все, от уличных мальчишек, для которых он являлся воплощением настоящего русского барина, до читателей бульварных листков, для которых его похождения были сродни мечте о том, чем они хотели бы быть, но так и не осмелились, больше всего его любили женщины, и ради одного его взгляда они были готовы на что угодно. Оперная дива Мария М., прослышав, что князю больше по душе блондинки, решилась высветлить свои от природы угольно-черные волосы. Увы, в результате бедняжка попросту осталась без шевелюры. Другая дама, дабы добиться благосклонности красивого князя, похудела ровно вполовину, третья… Впрочем, мы все и так знаем, на что способны женщины ради своей любви.
Одним словом, князь купался во всеобщем обожании и жил бы себе припеваючи, если бы в один прекрасный день ему не повстречалась Амалия. Князь решил, что этот цветок будет достойным украшением его коллекции, и начал осаду объекта по всем любовно-стратегическим правилам. Если он не пел серенад при луне, то лишь потому, что они вышли из моды. Все остальное было пущено в ход: лесть, дорогие подарки, приглашения в театры, на балы, куда допускались далеко не все избранные, страстные письма, нежные письма, медоточивые письма, угрожающие письма. Подарки Амалия возвращала, комплименты пропускала мимо ушей, в театры и на балы не ездила, а письма возвращала обратно нераспечатанными. Князь стал чахнуть, писать стихи и сам не заметил, как влюбился. Именно тогда и была разорвана его помолвка с прусской принцессой, что наделало немало шума в свете. Князь будто бы объявил без обиняков своей невесте: «Вы мне надоели», вскочил на коня и был таков. На самом деле он взял принцессу за подбородок, повернул ее лицо, не слишком блещущее красотой, к свету и задумчиво произнес на безупречном немецком:
– Дорогая! Как бы я был счастлив, если бы вы никогда не рождались!
Принцесса залилась слезами и дала жениху пощечину. Владимир Львович философски пожал плечами, сел в поезд и отбыл восвояси.
– Ну, набедокурил так набедокурил! – были первые слова его императорского величества, когда он узнал об этом неслыханном афронте.
Однако Владимиру Львовичу и на сей раз все сошло с рук. Как, впрочем, и всегда. Правда, сплетники утверждали, что после разрыва с принцессой он будто бы зачастил в особняк к баронессе, которая стала относиться к нему благосклоннее, чем раньше, но насколько благосклоннее – так и осталось тайной. Надо сказать, впрочем, что в последнее время князь несколько остепенился. Он выучил польский язык, чтобы расположить к себе мать баронессы, которая едва ли не единственная из всего женского населения Земли его на дух не выносила, и прекратил свои гулянки, заканчивавшиеся шумными дебошами. Когда мужчина считает нужным так измениться, он вправе ожидать взаимности от женщины, ради которой все это делается, и неудивительно, что появление князя в Лондоне повергло обычно хладнокровную Амалию в состояние, близкое к панике.
– Как вы тут оказались? – спросила она, немного овладев собой.
– Я уехал без разрешения императора! – прозвучал ответ. А надо сказать, что любой великий князь, прежде чем выехать за границу, должен был сначала получить на это согласие царя, и неповиновение грозило ослушнику очень крупными неприятностями.
– Рада вас видеть, Володя, – проговорила Амалия, лихорадочно придумывая, что бы еще такое сказать, чтобы это не прозвучало фальшиво. По глазам князя она видела, что он настроен решительно, а значит, не склонен воспринимать какие бы то ни было оправдательные доводы.
– Это правда? – напрямик спросил великий князь. – Правда, что вы вышли замуж?
– Это была вынужденная мера, – поспешно ответила Амалия. – Послушайте, Володя…
Но великий князь определенно не был расположен ничего слушать.
– Сударыня! – вскричал он душераздирающим голосом. – Вы изменили родине, но это еще полбеды. Вы изменили мне! Вы предпочли мне олуха Арчи Невилла, моего родственника, чтоб его черт побрал! И теперь я вам говорю: все кончено между нами!