К поверженному противнику кинулся доктор, уронив от волнения цилиндр. Перрен меж тем тряс руку Каверину.
– Не думал я, что мне доведется увидеть такой удар! Черт возьми, как славно вы прикололи ему бутоньерку!
– Простите? – удивился Алексей.
– То есть продырявили его, я хотел сказать, – поправился собеседник. И тут же насторожился: – Однако мне кажется, сюда кто-то идет!
Каверин ни капли не удивился, когда из-за деревьев выступила Полина. Особая агентесса нумер два была бледна, но силилась улыбнуться.
– Я велела кучеру ехать за вами, – объяснила барышня. – Он мертв?
– Полагаю, да, что меня нисколько не волнует, – ответил Алексей спокойно.
Месье Перрен пристально оглядел Полину и, подняв бровь, обернулся к дуэлянту.
– Прошу прощения, – необычайно вежливо осведомился старик, – это ваша супруга?
Собственно говоря, на такой вопрос, по легенде, полагалось отвечать «невеста», но Каверин отчего-то замешкался с ответом.
– А кто такая та женщина? – спросила Полина, подходя к нему и кивая на людей возле распростертого на земле тела.
– Женщина? – поразился Алексей.
– Мужчина никогда не станет так заламывать руки, в каком бы отчаянии он ни был, – объяснила Полина своим невыносимым назидательным тоном. – Впрочем, еще когда спутник графа шел рядом, выдувая мыльные пузыри, я сразу же подумала: что-то тут не так. Так кто она?
Алексей пожал плечами и, обернувшись к Перрену, спросил у него, верно ли, что Луи Робер на самом деле – не Луи, а некоторым образом наоборот.
– Э… – в смущении проговорил Перрен, – вы совершенно правы, мадам…
– Мадемуазель, – подсказала Полина, милостиво улыбнувшись.
– Это, кхм, любовница покойного, Анжелика де Вильбуа. Она иногда сопровождала его в мужском платье.
Алексей вздохнул. Париж – город, находящийся выше его разумения. О всяком ему доводилось слышать, но чтобы любовница повсюду следовала за предметом своей страсти, переодевшись мужчиной… Положительно, мир менялся только к худшему!
– И вы не сказали мне, что второй секундант – женщина? – возмутился офицер.
– Я решил, что ни к чему отвлекать вас несущественными деталями, – объяснил Перрен, ухмыляясь.
К ним подошел мрачный Ксавье Марке, который подобрал свой цилиндр и теперь отряхивал его от грязи.
– Я надеюсь, вы засвидетельствуете, что все было по правилам? – спросил Перрен у доктора.
– Нет, это было убийство! – крикнула Анжелика. Ее хорошенькое личико было залито слезами.
– Ваш друг очень силен в фехтовании, – пробормотал смущенный доктор. – Разумеется, все было по правилам.
Анжелика упала на труп своего любовника и разразилась рыданиями. Перрен повернулся к офицеру.
– Если сегодня у вас еще с кем-нибудь назначена дуэль, – промолвил старик, поклонившись, – я сочту за честь снова побывать вашим секундантом.
– Нет, месье Видок, второй дуэли у нас не запланировано, – сладким голосом «пропела» Полина. – Более того, мой жених чрезвычайно сожалеет, что ему пришлось вас побеспокоить, наверняка оторвав от каких-нибудь важных дел.
– Месье Видок? – переспросил озадаченный Алексей.
Доктор, услышавший прозвучавшее имя, повернулся и пристальнее всмотрелся в лицо старика-секунданта.
– Боже мой! – пробормотал Ксавье. – Это вы! Это и впрямь вы! Так вот почему вы так низко опустили голову, когда выходили из фиакра…
– Та-та-та, месье Марке, – перебил его старик. – У каждого свои секреты, согласитесь! К примеру, я же не кричу на всех углах, как вы с вашим дядюшкой-аптекарем стряпаете пилюли для продления молодости, а между прочим, на днях как раз умер один из ваших пациентов! Что, еще одна молодость оказалась ему не по силам?
Ксавье позеленел, отшатнулся и удалился быстрым шагом.
– Что все это значит? – требовательно спросил Алексей. – Ваше имя не Перрен? Что за шутки, в конце концов?
Его собеседник приосанился и распрямил плечи.
– Это вовсе не шутки, сударь. Да, я не Франсуа Перрен. Мое имя – Эжен Франсуа Видок.
Представьте, что вы пошли погулять по лесу, скажем, нарвать ягод или пособирать грибы, и вдруг встретили Бабу-ягу, или спящую красавицу, или Змея Горыныча, – и вы поймете потрясение, которое испытал молодой офицер, узнав, кем на самом деле был его секундант. Разумеется, господин Видок отнюдь не принадлежал к числу сказочных персонажей. Это был человек из плоти и крови, который, однако, еще при жизни сумел сделаться легендой. Бывший вор, бывший каторжник, человек с самого дна общества волею обстоятельств – и своей собственной – сделался сыщиком, ловцом преступников, а затем и главой Сюрте, французской уголовной полиции. Вынужденный спустя годы уйти в отставку, он открыл свое собственное частное бюро и между делом написал мемуары в четырех томах, которые были изданы в 1829 году. Сей труд поразил – и до сих пор продолжает поражать! – воображение множества людей, ведь Видок не просто изложил историю своих приключений – он создал своеобразную энциклопедию дна, его нравов, его привычек, быта, жаргона и приемов, какими обитатели дна зарабатывают себе на жизнь. И, поскольку он досконально изучил среду, которую описал, нет ничего удивительного, что и сыщиком он был блестящим. Его называли хамелеоном, человеком с тысячью лиц. Видок мастерски владел искусством переодевания – еще с юности, когда ему пришлось странствовать по Франции, разоренной гражданской войной, в годы, когда человеческая жизнь значила менее, чем горсть пыли. Он блестяще фехтовал и в свое время именно поэтому не сумел сделать карьеру в армии, ибо был слишком независим и по любому поводу дрался на дуэли, а помимо фехтования освоил и савату – тип народной борьбы, который часто его выручал. Впрочем, все умения были бы ничем, если бы их обладатель не являлся к тому же и замечательным психологом. В человеческом сердце для него не было тайн. Вначале это пригодилось ему, когда он был предоставлен самому себе и промышлял не слишком честными методами, позже – когда Видок решил вернуться в лоно общества и занялся искоренением преступности.
Несомненно, он был умен. Несомненно, он был изворотлив. И, само собой разумеется, его более чем богатое прошлое и уловки, с помощью которых он раскрывал самые запутанные дела, заставляли морщиться людей, кичащихся своей порядочностью. А так как никто и никогда не бывает порядочен до конца, то неудивительно, что Видока не любили – ведь он был осведомлен практически обо всех делах, которые творились в Париже, и в том числе о делах так называемых порядочных людей, которые почему-то предпочитали не выносить на суд общественности. Случалось, его клеймили предателем, шантажистом, бесчестным мерзавцем. У него было несколько громких судебных процессов, которые стоили бы репутации кому угодно, но Видок неизменно выходил сухим из воды. Сам он, конечно, прекрасно отдавал себе отчет в том, что его терпят только за его знания, которые могут понадобиться в любую минуту, – ведь случись громкая кража или какое-нибудь другое экстраординарное преступление, раскрыть его сумеет только он. Но с людьми Видок считался лишь настолько, насколько те считались с ним, и, что бы ни происходило в его жизни, умудрялся жить на полную катушку. Он был богат, независим и занимался делом, которое было ему по вкусу, а все остальное его не интересовало. Слава сего господина была неслыханна, правда, со скандальным привкусом, но это все равно была слава. В сущности, Видок достиг всего, чего хотел, а бульшим не может похвастаться ни один человек на свете. Единственное, чего ему не удалось – стать таким, как все, но, в конце концов, не столь уж и велика потеря.