— Для кого-то снимки имеют значение.
— Для кого? Может быть, Анечка Ружина где-то тут, среди нас? — предположила Лариса, расширив глаза. Ей было странно, что она ведет подобные разговоры с дизайнером. Да еще под столом ночью. Да еще в темноте.
— Вряд ли она тут. Кто это может быть? Зоя? Ерунда. Она постоянно на глазах. Ее бы рано или поздно опознали. Конечно, прошло много лет, но какие-то мелочи могли ее выдать.
— А что, если это Капитолина? — предположила Лариса заговорщическим тоном.
— Это вы со злости говорите, — обиделся он. — Я сказал, что Капа чертовски сексуальна, и вы решили меня уколоть, предположив, что ей пятьдесят один год.
То, что он защищает гувернантку, чрезвычайно рассердило Ларису. Поддавшись порыву, она вырвала свою ладонь из его руки и полезла из-под стола.
— Спасибо за приятную компанию, но мне нужно идти. А то жених хватится.
Она поднялась на ноги и двинулась в сторону двери.
— Вы же хотели накормить голодных детей, — сказал он ей в спину.
— Во-первых, они наверняка уже заснули, а во-вторых, в холодильнике вряд ли что осталось после набега вашей сексуальной Капы.
— Темпераментным женщинам приходится чаще восстанавливать силы. Но вам, конечно, этого не понять.
Лариса посчитала ниже своего достоинства отвечать на подобные выпады и уже сделала шаг к двери, когда Уманский прошептал ей в спину:
— Подождите! Там еще кто-то.
— Не выдумывайте.
— Я не выдумываю. Идите сюда, быстро.
Лариса послушалась и, скрючившись, метнулась обратно.
Уманский на секунду выполз из-под стола, протянул руку и, схватив миску с золой, утащил ее под стол. Всех интересует эта миска, и каждый станет подходить ее рассматривать. Сиди тут, не дыша.
— Может, мы зря прячемся? — шепотом спросила Лариса.
От близости Уманского, от его одеколона, который возбуждал в ее носу какие-то неподходящие рецепторы, Ларисе снова сделалось так жарко, будто она сидела возле печи.
— Мне что-то не хочется признаваться, что я приходил за колбасой. У них тут принято насыщаться исключительно за столом. Неудобно. Впрочем, вы можете выйти, вы будущая жена.
— А если вы зашли просто воды попить?
— Все равно не хочется признаваться. А вы вылезайте.
— Я…
Она еще не успела договорить, а в проеме двери уже появилась Маргарита. Она шла на цыпочках со странным выражением лица. Глаза ее бегали по сторонам. Сначала она заглянула в хлебницу, потом за занавеску. Затем стала открывать по очереди навесные полки и выдвигать ящики. Стало ясно, что через минуту она неминуемо заглянет под стол. Сообразив, что Маргарита находится под впечатлением встречи с «духом», Уманский, недолго думая, рванул с миски пленку и вымазал левую руку пеплом. Пепел оказался жирным, поэтому рука получилась черной, страшной, и короткие белые ногти выделялись на ней особенно отчетливо.
Уманский, естественно, хотел изгнать Маргариту из кухни. Ему и в голову не могло прийти, что его трюк приведет к прямо противоположному результату. Он положил черную ладонь на пол и стал медленно выдвигать ее из-под стола, шевеля пальцами. Маргарита была уже совсем близко, и видеть ее целиком, с головой, не представлялось возможным. Уманский надеялся, что рано или поздно ночная гостья руку увидит и убежит без оглядки. В крайнем случае — упадет в обморок.
Рука выдвигалась все дальше и дальше. Наконец замерла. Маргарита тоже замерла. По крайней мере ее ноги стояли совершенно неподвижно. Вот сейчас…
Маргарита проверяла последний ящик, когда краем глаза заметила, что по полу ползет что-то огромное, черное, похожее на скорпиона, с шевелящимися ногами. Она даже не успела рассмотреть — что. Немой крик разорвал ее рот, она схватила со стола бутылку с оливковым маслом и со всего маху швырнула ее вниз.
В тот же миг стол взревел нечеловеческим голосом и неожиданно вздыбился, подбросив вверх стоявшую на нем сахарницу и корзинку с печеньем. Печенье, словно конфетти, взлетело под потолок и праздничным салютом осыпалось Маргарите на голову.
Бутылка выплюнула пробку и поскакала по полу, оставляя за собой жидкий стеклянный след. Маргарита, продолжая беззвучно вопить, бросилась было к двери, но наступила в лужу масла и, поскользнувшись, рухнула на пол. В этот миг стол перестал реветь и, взвыв в последний раз, встал на место.
В кухню уже вбегали люди. В первых рядах оказались Зоя и ее муж Степан с ружьем наперевес.
Увидев валяющуюся на полу Маргариту, Степан опустил оружие и вздохнул. Зоя всплеснула руками:
— Ахти, батюшки, Маргарита! Да как же это? Да что же это?
Маргарита встала на четвереньки и тут же увидела тапочки своей сестры. Значит, Фаина уже тут!
Фаина действительно была тут. Она протянула руку и схватила Маргариту за шиворот.
— Если ты приучишься есть ночью, — сказала она нравоучительным тоном, — то станешь пищевой наркоманкой. Тебе будет постоянно хотеться закинуть что-нибудь себе в рот.
— Я-а-а, — проблеяла Маргарита.
— Именно ты. Разбросала все печенье, сахар рассыпала. Что за свинья? Есть нужно красиво. Даже когда ты находишься одна и тебя никто не видит. Хорошие привычки приобретаются именно так.
— Под столом сидит какая-то дрянь, — неожиданно внятно выговорила Маргарита и попыталась заглянуть под означенный предмет меблировки, но съехавшая скатерть закрывала обзор.
— Какая дрянь? — удивился Степан. — Может, кошка соседская забежала? Так я ее щас выгоню.
Он вручил жене ружье, а сам взял швабру, стоявшую за холодильником, и, подойдя поближе, присел и ткнул ею под стол. И тут же почувствовал, что швабру кто-то крепко держит. Он потянул ее назад — швабра не поддавалась. Тогда Степан дернул посильнее. Безрезультатно.
— Нет, это не кошка, — глубокомысленно протянул он. — Точно не кошка.
— Это дух, так я и думала, — плаксивым голосом завела Маргарита. — ТРСТР, миленький, прости нас, прости… Мы не нарочно! Это ты виновата! — неожиданно напустилась она на Фаину. — Разве можно было раньше времени свет включать и разговаривать, когда спиритический сеанс в самом разгаре?
— Маргарита, ты полная и абсолютная дура.
— Швабру-то отдай, — опасливо попросил Степан, и швабра немедленно освободилась.
— А вот я сейчас этого духа… — начала Фаина, но сестра не дала ей договорить.
— Нет! — воскликнула она и встала на пути, расставив руки в стороны; как мать, защищающая крошку-сына. — Не дам! Оставь бедного ТРСТРа в покое! Мы вырвали его из царства мертвых и не дали вернуться обратно!