Обри редко чувствовал себя настолько не в своей тарелке. Он обежал глазами спортзал морской пехоты и нервно сглотнул комок в горле, глядя, как крепкие, спортивного вида мужчины и женщины уверенно и методично валяют друг друга по полу. Это не было похоже на курсы по основам борьбы без оружия, которые обеспечивал Флот своим новобранцам. Все происходящее скорее напоминало художественную форму зарядки, а не тренировку боя, цель которого – нанесение увечий. Людям на флоте не полагается опускаться до низкопробной драки. Они используют в войне мегатонные боеголовки и лучи когерентного света или гамма-излучения… Подобно большинству товарищей-новобранцев, Обри считал обучение рукопашному бою пережитком и данью военной традиции.
Другое дело – морские пехотинцы. Им положено высаживаться в грязь и реки крови. Они совершенно серьезно относились к науке, учившей, как голыми руками разбирать на части своих собратьев. Все они были добровольцами и, подобно большинству военных в обществе, практикующем пролонг, подписывали контракт на долгий срок службы – как минимум десять стандартных лет, Что давало им уйму времени на совершенствование в выбранном ремесле.
Большинство занимающихся в зале работали в полный контакт пользуясь только легким защитным снаряжением. Наблюдая за работой майора Хибсон Обри вздрагивал при каждом резком глухом звуке, сопровождавшем удар рукой или ногой, попадавшими точно в цель.
Майор была очень маленькой женщиной, почти вполовину меньше своего противника, но телосложение сделало ее юркой – и, несмотря на небольшой рост, она казалось, была собрана из элементов боевой брони. Ее спарринг-партнер не был неуклюжим и обладал при этом огромным преимуществом – высокий рост и длинные руки. Было очевидно, что оба борца знают все приемы нападения и защиты. Их движения были настолько отработаны, что выполнялись автоматически, и постороннему могло показаться, что майор и ее противник заняты исполнением тщательно продуманного хореографического номера, а не пытаются сразить противника. Но они были исключительно серьезны, и, несмотря на маленький рост, Хибсон постоянно увеличивала темп. Она работала по внешнему кругу, уклоняясь от противника и нанося ему ложные удары с ослепительной быстротой. Даже Обри понял, что она пытается сделать, и был уверен, что ее противник тоже понял, но все же он вынужден был играть по ее правилам. Майор стойко переносила боль (ее партнер нанес ей несколько серьезных ударов), но она, казалось, воспринимала ее как плату за занятие, а от лучших атак противника она всегда уворачивалась. Она блокировала их или смягчала так, чтобы лишить силы, иди просто сносила удар и продолжала нападать со свирепостью, которая Обри казалась просто ужасной, и в конце концов один из самых опасных ударов противника прошел всего лишь в нескольких сантиметрах от ее головы.
Хибсон качнулась в сторону, избежав удара, но на сей раз движение было направлено вперед, а не назад. Внезапно она оказалась в пределах досягаемости противника, и тогда быстро повернулась к нему спиной, ее нога в мягкой тренировочной обуви резко взлетела вверх в совершенно невозможном с виду ударе – назад и вверх, прямо в челюсть. Он зашатался, а ее руки уже летели вниз, хотя она все еще балансировала на пальцах одной ноги. Она ухватила его за лодыжку и рывком дернула вверх, а когда противник упал, подпрыгнула и приземлилась прямо на поверженного. Он попытался зажать ее своей медвежьей хваткой, но был почти оглушен и замешкался, лишь на долю секунды. Она уперла свой локоть, как сваезабивочную машину, в его солнечное сплетение, изогнулась, словно только что выброшенная из воды на землю рыба, и наконец встала, придавив коленом грудь партнера, тогда как ее правая рука рванулась вниз в смертельном ударе и остановилась, лишь чуть-чуть не дойдя до беззащитного горла противника.
Обри покачал головой. Его затея была безумием! Эти люди годами обучались подобным приемам, а он был специалистом по электронике, а не морским пехотинцем. Он подумал, что его должно бы вдохновить зрелище, когда кто-то ростом с Хибсон повергает ниц огромного противника, но он видел, как тяжело ей пришлось в этом бою… и понял, какое высокое мастерство требовалось для этого. У него-то не было таких способностей, и мысль о том, что он мог каким-то образом приобрести их, прежде чем в следующий раз столкнется со Штайлманом, показалась ему смехотворной. Ему следовало развернуться и…
– Извини, парень, я опоздал.
Обри почти выскочил из кожи, когда увесистая рука похлопала его по плечу. Он со вздохом повернулся к старшине, и Горацио Харкнесс взглянул на него с усмешкой.
– Кажется, ты уже двигаешься свободнее, Вундерман. Ребра почти зажили, а?
– М-м… да, главстаршина, – пробормотал Обри.
– Ладно! Идем со мной, парень.
Обри хотел сказать Харкнессу, что передумал, но не мог вымолвить ни слова, и был несколько удивлен тем, что ему показалось важным сохранить уважение главстаршины. Это самолюбие, подумал он. Сколько людей пострадало из-за неуместного чувства собственного достоинства?
Его мысли прервались, когда Харкнесс махнул рукой гиганту в выцветшем спортивном костюме. Черноволосый, темноглазый мужчина ростом был не меньше двух метров, его густые брови срослись на переносице. Плечи – невероятно широкие, лицо – темное от загара, а волосатые руки скорее напоминали грузозахватные клещи, но двигался он с неким ленивым изяществом, совершенно не подходившим такому огромному человеку.
– Харкнесс!
Как и у боцмана, у гиганта четко слышался грифонский акцент, а голос был еще ниже, чем у главстаршины. Он звучал тихо, почти мягко – пожалуй, владельцу редко приходилось его повышать. Харкнесс кивнул ему:
– Ганни, это Вундерман. У него небольшая проблема.
– Я слышал.
Черноволосый мужчина глубокомысленно оглядел Обри, и юноша почувствовал, как его плечи сами собой распрямляются, – он понял, кто этот человек. Самого старшего и опытного из главных сержантов на борту любого корабля Ее Величества издревле неофициально называли «ганни», – следовательно, этот гигант и есть старший батальонный сержант Льюис Хэллоуэлл, и его должность в рядах морской пехоты эквивалентна флотскому боцману.
– Да ну, расслабься, Вундерман, – прогрохотал старший сержант.
Обри заморгал, и Хэллоуэлл усмехнулся. От этого его темное, обветренное лицо внезапно стало похожим на лицо озорного мальчишки, и Обри, почувствовав, что уголки его губ тоже задергались, заставил спину немного расслабиться.
– Уже лучше, – заметил Хэллоуэлл. – Ты среди друзей, даже если тебя приволок сюда этот паршивый старый звездоплюй.
Обри снова заморгал, но Харкнесс только усмехнулся в ответ на слова старшего сержанта, и тот, фыркнув, снова обратился к Обри. Он указал на груду спортивных матов, Обри послушно сел. Хэллоуэлл, легко согнувшись, устроился на палубе лицом к нему, положил кулаки на колени и наклонился вперед.
– Ладно, Вундерман, – сказал он более оживленно, – у меня к тебе есть только один вопрос: насколько ты серьезно настроен?