Людмила Гурнова вошла почти сразу же после Апраксиной, так что Елизавета Николаевна не успела даже посмотреть стоявшие на полках книги. Поздоровавшись, Гурнова села в свободное кресло, сложила руки на коленях и приготовилась слушать.
— Вам сказали, кто я? — спросила Апраксина.
— Да. Матушка сказала мне, что вы из германской полиции.
— Совершенно верно. Она сказала вам, по какому делу я к вам приехала?
— Нет. Но я сама догадалась. Вы хотите говорить со мной о моем бывшем муже Викторе Гурнове. Я знаю, что он умер.
— Это вам сказала игуменья?
— Нет, она мне ничего не говорила, кроме того, кто вы и откуда.
— Тогда кто же вам сказал, что ваш бывший муж умер?
Людмила опустила глаза и стала разглаживать складки на своей темно-синей юбке.
— Так кто же вам сообщил о смерти мужа? Простите меня за настойчивость, но это важно.
Людмила подняла на нее страдающие глаза.
— Вы не поймете… — почти прошептала она и снова принялась гладить колени подрагивающими пальцами.
— Мне придется постараться вас понять, — возразила Апраксина. — Я веду дело о смерти вашего мужа.
— Какое это теперь имеет значение, как я узнала о его смерти?
— Когда ведется следствие, все имеет значение… Или может иметь. Так что расскажите мне все, что вам известно о Викторе Гурнове.
— Я не знаю, с чего начать…
— Начните с самого начала: где и как вы с ним познакомились. И дальше — как поженились и почему расстались. И о вашей с ним последней встрече в Мюнхене.
— Вы и об этом знаете?
— Я же говорила вам, что веду следствие, а вы одна из тех, кто видел его в последние дни перед смертью. Более того, я должна вас предупредить, что ваше имя включено в список подозреваемых по этому делу.
— Почему? — спросила Людмила Гурнова, но в голосе ее почти не слышно было вопросительных интонаций. Казалось, она продолжала думать о своем или беззвучно молиться, а беседу поддерживала из вежливости.
— Потому что идет следствие о неожиданной, возможно насильственной смерти.
— Разве Виктор не покончил с собой?
— Следствие склоняется к тому, что он был убит.
— Этого не было.
— Почему вы так считаете? — резко спросила Апраксина.
— Потому что… этого не могло быть.
— Этого не может быть, потому что не может быть никогда, — процитировала и поморщилась Апраксина: она не любила Ильфа и Петрова. — Так почему же вы уверены, что он покончил с собой? Вы что, боитесь следствия?
— Совсем нет! Чего мне бояться? В тот час, когда это случилось, я уже была здесь.
— А откуда вы знаете, когда это случилось?
— Вы не поймете…
— Ну, так расскажите, объясните — а я постараюсь понять.
— Если я начну все рассказывать, это только больше запутает следствие, потому что мои слова невозможно проверить… Но алиби у меня есть, если вы об этом.
— Какое же у вас алиби и на какое время?
— В моей келье, в кармашке дорожной сумки, лежит мой авиабилет на раннее утро 31 декабря прошлого года. Еще утром я была в аэропорту Бен-Гурион и обедала уже здесь, в обители. Так что мои свидетели — матушка и все сестры монастыря. А Виктор покончил с собой ранним утром первого января нового года. Ведь так?
— Это точно неизвестно: между одиннадцатью вечера 31 декабря и пятью утра 1 января. Но вы-то почему решили, что он погиб утром первого января? На чем основана ваша догадка?
— Это не догадка, — тихо сказала Людмила, наклонив голову. — Я знаю это абсолютно точно: сам Виктор сказал мне об этом…
— Он что, звонил вам сюда, в монастырь, и предупредил, что собирается покончить с собой?
Людмила слабо улыбнулась и покачала головой:
— Если бы он сказал мне такое по телефону, я бы ему не поверила.
— Ну, так как же он вам сообщил?
— Вы все равно не поверите. А полиция — тем более. Уж лучше ничего не говорить…
— Хорошо, — сдалась Апраксина, — давайте оставим эту часть информации пока в стороне. Расскажите мне все о ваших отношениях как можно подробней: не забывайте, что у полиции подозрения относительно вашей вины в этом деле.
— У меня у самой они есть. Даже больше: я уверена, что виновата в его смерти. Он сам мне об этом сказал.
«Час от часу не легче! — подумала Апраксина. — В монастыре — и вдруг какой-то мистический вздор! Ох уж эти неофитки…» Но вслух она сказала другое:
— Сам так и сказал? Любопытно.
— Я так и знала, что вы мне не поверите! — с отчаянием в голосе почти закричала Людмила.
— Господи Иисусе Христе! — воскликнула в сердцах Апраксина.
— Помилуй нас грешных! — закончила Людмила и перекрестилась.
«С тобой, милая, согрешишь и не заметишь!» — подумала Апраксина, тоже вслед за ней перекрестившись. Как же она не любила, когда к простоте и реализму Православия, в том числе и к его многочисленным чудесам, примешивали разный оккультный вздор вроде явления умерших. Нет, конечно, такие явления бывают, но крайне, крайне редко!
— Ну вот что, госпожа Гурнова… Или я должна обращаться к вам «сестра Людмила»?
— Нет-нет, я еще не надела подрясник. Просто Людмила, пожалуйста.
— Хорошо, пусть будет «просто Людмила». Давайте мы с вами, Людмила, отвлечемся от всех мистических сложностей и начнем обыкновенный следственный допрос. Вы не возражаете, если я буду при этом использовать магнитофон?
— Не возражаю…
Апраксина достала из сумки свою немудрящую аппаратуру, настроила, включила.
— Расскажите мне о вашей жизни с Виктором Гурновым. С чего все началось?
— Мы познакомились… — начала Людмила Гурнова, как будто припоминая давно забытое.
— Мы познакомились, когда Виктор только что приехал во Франкфурт из Вены.
— Кто вас познакомил?
— Это вышло случайно. Нет, не случайно, а по умыслу каких-то деляг, которые устраивали переброску вновь прибывших эмигрантов в Германию через австрийско-немецкую границу. Мой друг Рудкевич…
— Лев Александрович Рудкевич?
— Да, он, Левушка… Его использовали бесчестные люди: они давали эмигрантам адреса его друзей в Германии и учили ссылаться на него. Левушке никто не мог отказать, и так десятки эмигрантов получали помощь и приют у совершенно незнакомых людей. Вот и Виктора прислали ко мне таким же образом. Потом все выяснилось, но я уже не могла выгнать его на улицу. Я помогала ему во всех эмигрантских хлопотах. Он был совершенно растерян тогда, ну просто беспомощный ребенок… Потом он сделал мне предложение, и я согласилась выйти за него замуж. Мне тогда казалось, что я всегда буду ему нужна, да и он, кажется, тоже тогда так думал. Но время шло, он более-менее огляделся, познакомился с новыми людьми, и постепенно ему становилось со мной все скучнее и скучнее… И тут во Франкфурт приехала Жанна, женщина яркая, уверенная в себе, и у них начался бурный роман. А наша едва начавшаяся семейная жизнь тихо и спокойно распалась.