— Спасибо, Владимир Федорович, я сыт! — отвечал Чижиков исподволь озираясь: справа была отвесная стена и слева тоже. Он оглянулся: сзади приближались еще двое в пиджаках. Окружили. — Дюша, ты как, не проголодался?
— Абсолютно нет, — исподлобья глядя на Высокова, бросил Громов.
— Ай-ай-ай, Константин Петрович, — погрозил пальцем Высоков. — Зачем вам лишние трудности? Зачем эти хлопоты? Мы же все равно поедем туда, где сможем уточнить моменты. Вы ведь понимаете?
— Сейчас… — вдруг шепнул Громов.
Котя сперва не понял, что приятель имеет в виду, но в следующее мгновение, когда Высоков и прочие пиджаки рванулись к ним, Чижикову стало ясно, отчего Громов так внимательно следил за преследователями: Дюша просто высчитывал момент, когда Высоков и компания нападут.
Громов отпихнул Котю в сторону, и изумленный Чижиков, припав к шершавой кирпичной стенке, мог только наблюдать, как — словно в замедленной съемке — в бегущих посольских полетели сразу два велосипеда, а третий Громов со всего размаха швырнул в тех, что налетели сзади. Четвертый велосипед, благо в Хутуне их было в избытке, описал в воздухе сложную восьмерку и обрушился на Высокова, но тот с непостижимой скоростью отпрянул в сторону и отбил колесо взмахом ноги, а потом высоко подпрыгнул и всем весом обрушился на Дюшу. Громов крякнул, не смог устоять на ногах и с грохотом рухнул в оставшиеся велосипеды — только жалобно тренькнули звонки.
Котя еще только отрывался от стены и становился в стойку, а Высоков был уже перед ним. Расслабленный, невредимый, отставив мизинец, поправлял узел галстука. Все прочие преследователи были выведены из строя — лежали недвижно, один тихо стонал.
— Константин Петрович, Константин Петрович, — насмешливо покачал головой Высоков, глядя на выставившего кулаки Чижикова, — что вы, как маленький, право…
Договорить он не успел: за спиной Высокова, словно Терминатор из обломков, восстал Громов — на лице бешенство и кровь — и от души огрел Владимира Федоровича очередным велосипедом. Высоков даже не дрогнул.
— Не надо меня перебивать! — крикнул он, мгновенно развернувшись к Дюше и открытой ладонью отбив очередной удар. Чижиков видел: Дюша ошеломлен, растерян. — Не лезьте, куда не просят!
Высоков легко выдрал из громовских лапищ велосипед и отбросил в сторону, подобрался. Чижиков отчаянно кинулся на Высокова сзади, со всей силы двинул кулаком в поясницу и почувствовал, будто ударил по деревяшке; Высоков же в ответ лишь плечом шевельнул — но Котя, как мячик, отлетел обратно к стене и с размаху шмякнулся о нее, отчетливо почувствовав спиной Зеркало в рюкзаке.
Секундной заминки хватило на то, чтобы Громов поднял над головой очередной велосипед — кажется, последний.
— Дурачок… — с непонятной грустью прошептал, глядя на него Высоков. — Прощай, мой хороший…
В бессильной ярости держась за онемевшую руку, Котя смотрел, как он надвигается на Громова: небольшой человек — на великана с велосипедом в руках, и великан отчего-то все не решается ударить.
— Шашлычка не хотите? — раздался вдруг спокойный насмешливый голос.
Чижиков обернулся: неподалеку от машины стоял Алексей Борн, в неизменных черных очках, и с интересом разглядывал постепенно приходивших в себя посольских. В руке Борн держал шашлычок на деревянной палочке и с удовольствием поедал мясо, а в другой — целый пучок таких же.
— Как намусорили-то, — несильно пнул Борн в бок привставшего на колени мужика в пиджаке, и тот рухнул на землю. — Товарищи китайцы теперь полночи убирать будут. И полицию уже, поди, вызвали. Так что насчет шашлычка? Пока горячие.
— Идите отсюда, молодой человек, — велел Борну Высоков, поправляя галстук. — Не вашего ума это дело.
— Вон как… — удивленно протянул Борн и безо всякого перехода метнул шашлычки в лицо Высокову.
Последовавшее за этим вновь напомнило Чижикову высокобюджетный гонконгский боевик, но уже из жизни современных гангстеров, отменно владеющих кун-фу: Борн и Высоков сцепились в узком пространстве Хутуна, осыпая друг друга ударами, хекая и хакая, периодически высоко подпрыгивая, при необходимости бегая по стенам — уследить за мельтешением рук и ног Котя не мог. Громов тоже — несколько раз он порывался огреть Высокова велосипедом, но сдерживал замах, видя, что не поспевает.
Рисунок стремительного боя неожиданно поменялся: Борн упал. Вскочил, прыгнул — Высоков снова отбросил его мощным ударом. У Чижикова сжалось сердце: хоть отношение его к Борну и было, мягко говоря, сложным и противоречивым, Котя отчего-то почитал Алексея непобедимым — а тут на его глазах Борна избивали, безжалостно и беспощадно. И похоже, Борн не мог ничего больше предпринять. Он скорчился на земле, прикрыв голову руками и подтянув ноги к животу, а Высоков, все так же картинно поправив галстук и парой раздраженных движений наведя порядок в прическе, шагнул к поверженному противнику.
— Когда я говорю, что это не вашего ума дело, я именно это имею в виду, — ровным голосом, словно не он секунду назад махал руками и ногами в бешеном темпе, произнес Высоков. — Ты! — ткнул он пальцем в Чижикова. — Не уходи никуда! Ты следующий! — Высоков занес ногу для удара.
Чижикову вдруг стало наплевать на то, что будет с ним дальше. Такое безумие уже пару раз накатывало на Котю — когда они с боями прорывались через древнекитайскую сильно пересеченную местность. Чижиков оторвался от стенки, нашарив здоровой рукой стоявшую неподалеку короткую метлу, шарахнул метлой о ближайший угол и, выставив перед собой импровизированный шест, молча двинулся на Высокова.
— О, какой конек-горбунок! — издевательски улыбнулся тот, так и не добив Борна. Поставил на Алексея ногу и развернулся к Чижикову. — Что вы намерены делать с этой зубочисткой, Константин Петрович? Осторожно, не попадите себе в глазик!.. Что же вы, Константин Петрович… Смотрите, сколько из-за вас неприятностей! — Вдали послышались завывания полицейской машины. — А ведь могли бы сделать все без надрыва, тихо…
Чижиков его не слушал. Он просто шел на Высокова, не думая о том, что будет делать, когда уже сможет наконец достать его палкой.
— Ты же безмолвно сиди и глаголам моим повинуйся! — неожиданно вырвались у Коти бессмертные строки Гомера. — Или тебе не помогут ни все божества на Олимпе, если, восстав, наложу на тебя необорные руки…
При известии о «необорных руках» Высоков насмешливо скривился.
— Образованность свою желаете показать, Константин Петрович? Ну-ну. Подходите, не стесняйтесь.
Вероятно, исход битвы для Чижикова был предрешен, если бы с крыши на голову Высокову не обрушилась серая молния. Молча. Но стремительно и эффективно. Высоков вскрикнул, замахал руками, пытаясь схватить нападающего, но тот оказался слишком быстр: в момент лицо Владимира Федоровича оказалось разодрано, в разные стороны полетели клочья волос, а серая молния скользнула по спине, проехалась по ногам и, трубно заорав, взлетела по груди, попутно превратив в лохмотья галстук с рубашкой. Высоков вхолостую хлопнул себя по груди — какое там! Его уже с упоением драли сзади, потом снова спереди, потом котомолния метнулась на ближайшую крышу, крутанулась, на секунду стала Шпунтиком и вновь спикировала на макушку совершенно дезориентированному Высокову.