Это серебристая машина соседа. Она останавливается прямо перед ними, сверкая, словно наточенный нож. Марк Фелт опускает окно.
— О боже, — вздыхает Ева.
— Что такое?
— Ничего. Просто…
Марк с подозрением смотрит на Роуэна, потом обращается к Еве:
— Тоби сказал, твой отец пытается меня надуть. Передай ему, что если он не заплатит, с завтрашнего дня я начну показывать квартиру другим людям. Мне нужна вся сумма. Семьсот.
Ева, похоже, смущена, хотя Роуэн даже не догадывается, в чем дело.
— Ладно, — отвечает она. — Хорошо.
Марк переключается на Роуэна:
— Как сестра?
— Она… нормально.
Марк ненадолго задерживает на нем взгляд, словно пытаясь что-то себе уяснить.
Потом окно закрывается, и он уезжает.
Ева смотрит вниз, на траву.
— Он сдает нам квартиру.
— А.
— А у нас нет денег, чтобы оплатить ее, потому что, ну, когда мы сюда переехали, у папы не было работы. Он долго даже не искал ничего.
— Понятно.
Ева продолжает говорить, глядя на памятник:
— А долги у нас накопились, еще когда мы жили в Манчестере. Раньше они жили экономно, и он, и мама. У него была хорошая работа. Он был полицейским. Служил в полиции. Следователем. Это хорошая работа.
— Правда? — обеспокоенно спрашивает Роуэн. — А что случилось?
— Нервный срыв, когда пропала мама. Он просто с ума сошел. У него появились всякие теории, совершенно безумные. Так вот, в полиции подписали бумаги, в которых говорилось, что он ненормальный, и он пару месяцев провел в больнице, а я тогда жила с бабушкой. Но потом она умерла. А когда он вышел, все изменилось. Он принимал таблетки и пил, потерял работу, и его никогда не было дома, черт знает, чем он занимался. — Ева замолкает и шмыгает носом. — Зря я тебе все это рассказываю. Как-то странно, я вообще-то никому об этом не говорю.
Роуэн отдал бы все, что угодно, лишь бы развеять печаль, омрачившую ее лицо.
— Ничего страшного, — говорит он. — Наверное, выговориться иногда необходимо.
И Ева продолжает, будто его и нет рядом, слова вылетают на волю сами собой.
— Дом в Манчестере стал нам не по карману, и это самое обидное, потому что я думала, если мы останемся там, мама, по крайней мере, всегда будет знать, где мы… вдруг ей захочется вернуться. — Воспоминания вновь будят в Еве полузабытую злость.
— Ясно.
— Но мы даже не могли рядом поселиться. Он хотел переехать сюда. В маленькую квартирку для старичков. Но даже это для нас слишком дорого. Ну и похоже, нам снова придется переезжать, если он ничего не уладит. А я не хочу, потому что мы только тут устроились, и с каждым переездом прошлое становится все дальше. Как будто мы снова и снова теряем маму. — Ева слегка встряхивает головой, словно удивляясь самой себе. — Извини. Я вообще-то не собиралась все это на тебя вываливать. — Она достает мобильник, чтобы посмотреть время. — Слушай, пойду-ка я домой, пока отец не нашел меня. А то он скоро снова вернется.
— Ты уверена… что все нормально? В смысле, я могу пойти с тобой, если хочешь.
— Ой, наверное, лучше не надо.
— Да.
Ева берет Роуэна за руку и мягко сжимает ее на прощание. На целую восхитительную секунду земля прекращает вертеться. Он гадает, что бы сказала Ева, сумей он выдавить из себя бьющееся в голове признание.
— Так тихо сегодня, правда?
— Вроде да, — соглашается Роуэн.
— Даже птиц не слышно.
Роуэн кивает. Не рассказывать же ей, что птичий щебет он слышал только в интернете или что однажды они с Кларой битый час смотрели, чуть не плача, видеосъемку щебечущих камышовок и зябликов.
— Увидимся в школе, — чуть помедлив, говорит Ева.
— Ага.
Она уходит, а Роуэн провожает ее взглядом. Наконец он тоже встает, идет к банкомату возле почты и проверяет свой счет — 353,2.8 фунта стерлингов.
Целый год он вкалывал по субботам в отеле «Ивы», обслуживая столы на свадьбах — сорок восемь версий одной и той же невыносимой попойки. А заработал всего ничего.
Он снимает максимально возможную сумму, затем достает пластиковую карту Национального Вестминстерского банка, чтобы взять деньги со счета «на жизнь после школы», который его родители пополняют раз в месяц и к которому ему вообще-то запрещено прикасаться до университета. С трудом вспомнив пин-код, Роуэн снимает ровно столько, чтобы у него получилось семьсот фунтов.
Добравшись до дому, он кладет все до единой двадцатифутовые купюры в конверт и подписывает его: «За аренду Лоуфилд-клоуз, 15Б».
В четыре часа дня Рэдли собираются за столом на воскресный обед. Питер смотрит на лежащего на тарелке ягненка, он не удивлен, что жена упорно держится за привычные семейные ритуалы. Он знает, что Хелен находит в рутине успокоение. Как бы заметает проблемы под коврик. Но, судя по тому, как трясутся ее руки, когда она раскладывает жареную картошку, на этот раз помогает не особо.
Может быть, это из-за Уилла. Он говорит уже пять минут, отвечая на Кларины вопросы, и останавливаться, по всей видимости, не собирается.
— …дело в том, что ради себя мне к заговариванию крови прибегать нет нужды. Мне ничто не угрожает. Полицейские меня никак приструнить не могут. Видишь ли, в Манчестере существует особая организация, называется Общество Шеридана. Она состоит из практикующих вампиров, которые поддерживают друг друга. Это типа профсоюза, только его представители куда сексуальнее.
— А кто такой Шеридан?
— Никто. Шеридан Ле Фаню. Старый писатель-вампир. Давно умер. Не важно, дело в том, что каждый год они передают в полицию список, и полицейские не трогают тех, кто в нем числится. А я всегда почти на самом верху этого списка.
— Полицейские? — переспрашивает Роуэн. — Так, значит, им известно о существовании вампиров?
Уилл качает головой:
— Большинству нет. Не известно. Но в манчестерской полиции есть несколько осведомленных лиц. Все это тщательно скрывается.
Роуэн, похоже, глубоко взволнован. Он становится еще бледнее, чем обычно.
А у Клары готов очередной вопрос:
— То есть, если мы попадем в этот список, полиция нам ничего сделать не сможет?
Уилл смеется:
— Для этого надо быть практикующим вампиром, иметь несколько серьезных убийств за плечами. Но может быть, это выход. Я мог бы познакомить вас с нужными людьми. Использовать свои связи…