– Что все это значит? – грозно спросила Лайма, обращаясь неизвестно к кому – берет, тюрбан и усы вряд ли понимали по-русски, а Корнеев как пить дать не понимал вообще ни по какому.
Тогда она перешла на английский и не без труда выяснила, что ей посчастливилось наблюдать последствия дружеской вечеринки музыкантов, в которую плавно перетек дневной фуршет в Летнем саду.
– Женья – замечательный человек и музыкант! – заявил мужчина в тюрбане и халате, оказавшийся посланцем далекой Индии. – Он утверждал, что выше всего почитает ситар и людей, которые могут на нем играть.
– И виски, – заплетающимся языком промолвил тот, у которого были светлые усы. – Хотя потом заставлял нас пить водку.
– И называл ее огненной водой. А меня – папуасом. Хотя я из Конго, – добавил желтый берет, хватаясь рукой за угол шкафа, чтобы не упасть.
Лайма решила, что праздник пора заканчивать, и строгим голосом велела:
– Кладите «Женью» на кровать, а сами – по домам, то есть – по номерам. И быстро!
Гости покорно выслушали приказ и точно его исполнили. Непонятно, пошли они в свои номера или нет, но через пару минут их уже и след простыл.
Корнеев продолжал пребывать в бессознательном состоянии, при этом по лицу его скользила блаженная улыбка.
Лайма наклонилась к нему, немного потрясла за воротник рубахи и даже слегка шлепнула по щеке:
– Очнись, чудовище, ты должен мне объяснить, что все это значит!
Корнеев на секунду приоткрыл один глаз, мутно глянул на нее и, вяло махнув рукой, пробормотал:
– Мы женщин не заказывали!
После чего громко захрапел.
Лайма скрипнула зубами и была вынуждена отправиться в свой номер: вести воспитательную работу с бесчувственным телом – занятие глупое и бессмысленное.
Солнце еще не разогрелось как следует, а Лайма уже требовательно постучала в дверь номера триста двадцать пять.
– Открыто! – послышался бас Медведя, и она вошла.
– Доброе утро, командир! – поздоровался Иван, и Корнеев присоединился к нему мягким тенором:
– Доброе утро!
Паразит сидел за столом и как ни в чем ни бывало попивал кофеек. Рядом стояла тарелка с остатками джема и сметаны. Вероятно, он только что лопал сырники. Или блины, которые любил с детской страстью.
– Ты завтракала? Заказать тебе что-нибудь? – заботливо спросил он, вытирая усы, в которых искрились капли масла.
Вместо ответа Лайма подбоченилась и гневно уставилась на него:
– Не представляю, как в тебя может влезть хоть что-нибудь. По-моему, с вечера ты был по самое горлышко залит алкоголем. И глаза у тебя мутные, как у несвежей селедки.
– Ну, Лайма, ты преувеличиваешь, – сказал Евгений примирительным тоном.
– Да? А то, что тебя, бесчувственного, в час ночи принесли в номер посторонние люди, это тоже преувеличение?
– Обвиняемый может сказать несколько слов в свое оправдание? – спросил Корнеев. У него было ясное лицо, которое как раз и бесило Лайму больше всего.
По ее мнению, он сразу должен был начать оправдываться, и вообще…
– Нас сюда послали не для того, чтобы мы братались с индусами и африканцами.
– А вот это враки! – живо возразил Корнеев. – Ты сама отправила меня на фуршет.
– Так и было. Но я не думала, что ты пропадешь на целый день и приедешь верхом на новых приятелях. Давай отчитывайся о проделанной работе.
– Хорошо, – тяжело вздохнул Евгений, – я постараюсь быть предельно точным. Значит так. Первое – вчера происходил фуршет. Второе – я целый день пил. Ну, не целый, полдня. Ведь мы с тобой расстались после незабываемого знакомства с национальными японскими забавами. Значит, все-таки полдня. А зачем напился – это самый важный вопрос. Так вот, я познакомился со всеми трио, которые приехали в Чисторецк. Но со всеми мне пришлось пить, так как никто не верил, что русский народный музыкант не употребляет алкоголя.
– И каков же результат этой грандиозной аналитической работы? – иронически поинтересовалась Лайма. – Кроме, конечно, того результата, который я лицезрела вчерашней ночью.
– Конечно, я бы не взялся после короткого знакомства утверждать, кто именно из них террористы, – скромно начал Корнеев. – Однако кое-что удалось выяснить. Например, что четыре группы, которые трио, выступают вне конкурса. Всего во внеконкурсной программе выступят полтора десятка коллективов – там еще и дуэты, и квартеты, и квинтеты, и так далее.
– Ну и что? – удивился Медведь. – Нам это как-то облегчает жизнь?
– Значительно. Они, в отличие от тех, кто участвует в конкурсе и борется за награды фестиваля, прилетают на один день, выступают и улетают. То есть – находятся в городе максимум два дня.
– Это ничего не меняет, – не согласилась Лайма. – Может быть, им для выполнения задачи и дня хватит.
– Вряд ли. Во всяком случае, они – наименее вероятные кандидаты в террористы. Что за день, даже два, можно сделать в незнакомом городе? Не стали бы они рисковать: вдруг что-то пойдет не так, а времени исправить уже не остается.
– Ты так уверенно говоришь о том, как мыслят террористы, что мне даже завидно, – пробурчала Лайма.
– Голландцев можно в расчет не принимать – глубокие наркоманы. Мне от души предлагали. Они с собой столько дури навезли – как только их через границу пустили? Таким точно не доверят серьезное дело.
– Разве что подорвать себя и других, – уточнил Медведь.
– Ирландцы только виски с пивом хлещут, в разговоры не вступают и все норовят драку затеять. На скандал нарывались безостановочно. Избили румынского певца. Хорошо – охрана вмешалась, а то дело кончилось бы милицией.
– Из-за чего дрались-то? – удивился Медведь. – Культурные же люди.
– Из-за женщины. Не поделили румынскую певицу.
– Хочешь сказать – и они тоже, по-твоему, не террористы?
– Ага. Слишком открыты и агрессивны.
Заинтересованная Лайма подсела к нему за стол и потянулась-таки за кофейником.
– Так-так, – поощрила она рассказчика. – Есть еще что-нибудь стоящее?
– Я бы исключил и трио из Туркмении, – важно заявил Корнеев.
– Почему?
– Потому, что в Туркмении нет никаких террористов и быть не может. Обстановочка в стране не та. Пока, во всяком случае.
– Да, не густо, – подвела итог Лайма. – А притащил тебя кто? Тоже какое-то трио? Или просто сборная сильно пьющих иностранных музыкантов без четких структурных границ?