– Зачем ты это сделала? – изумился Корнеев, повернувшись к Лайме. – Ты подставила Мельченко!
– Ну да. Я специально. Решила хоть что-нибудь спровоцировать. Пусть Кузяева устроит ему сцену, выведет из равновесия. Ну, я даже не знаю… Иначе мы так и будем топтаться на одном месте.
– Поедем в гостиницу, – заявил Корнеев, распахивая перед Лаймой дверцу машины. – Покрутимся среди музыкантов. Может быть, твой зоркий глаз ухватит хоть что-то подозрительное.
Они закатились в один из ресторанов, где было душно, шумно и, безусловно, весело. Их немедленно стали приглашать к себе разные компании, а итальянцы так просто Лайме едва руки не оторвали. Традиционно пьяные конголезцы звали их танцевать и кричали: «Калинка-малинка, оп-оп!» Особенно усердствовал тот, который носил зеленый берет. Он улыбался так широко, как будто старался продемонстрировать зубы мудрости.
Один из австралийцев по имени Грегор попытался завязать с Лаймой разговор об искусстве, но она была к этому совсем не расположена. Кроме того, этот самый Грегор, чтобы его хорошо было слышно, постоянно тыкался Лайме носом в ухо. У него были жесткие, основательно выцветшие на солнце усы, которые кололись, как щетка, мощные челюсти и крупный самодовольный нос. Лайме стоило большого труда от него отделаться.
– Господи, что здесь можно заметить? – пробормотала она, щурясь от сигаретного дыма.
– Что это ты скисла? – прокричал ей в ухо Корнеев, обещавший пить только минералку. – Тебе надо в гущу, к народу.
– Я не хочу в гущу, – возразила она, почувствовав, как завибрировал ее мобильный телефон. Прижав его к левому уху, правое Лайма плотно закрыла ладонью. Звонил Иван с новостями:
– Мельченко сдал ключ и уходит. Прослежу за ним до ворот и еще позвоню. Готовьтесь выезжать.
Когда Лайма потащила Корнеева из ресторана, их проводили десятки разочарованных взглядов. Красавчик с тонкими усиками и блондинка с отменной фигурой не слишком активно поддерживали «дружбу народов», процветавшую в кулуарах фестиваля.
Лайма и Корнев уже сидели в машине, когда снова позвонил Медведь:
– Значит, вот какая ситуация. Когда Мельченко вышел из института и пошел к проходной, я сказал напарнику, что мне надо отлучиться ненадолго. В общем, хотел проследить, куда наш ученый пойдет. Обогнал его, выскользнул за ворота, вроде покурить, отошел подальше. Мельченко вышел на улицу, и тут подкатывает машина: видимо, недалеко стояла, на краю стоянки, под деревьями. Открывается дверь, Мельченко садится и при этом довольно отчетливо говорит кому-то: «Теперь в Кречетовку, я покажу».
– Что за машина? – всполошилась Лайма. – А номер какой?
– Номера не видел – темно. Машина – «жигуль», кажется, «пятерка». Что вы будете делать?
– Срочно едем в Кречетовку. Похоже, что-то начинается.
– Может, мне сбежать с дежурства?
Лайма на секунду замялась, потом решила:
– Нет, остаешься в институте. С окончанием фестиваля дело может не завершиться, поэтому ты не должен рисковать рабочим местом. Вон, и Корнеев мне страшные рожи корчит – ты отвечаешь за аппаратуру, которую он тебе доверил. Это очень важно, вдруг действительно наведет на чей-нибудь след. И не переживай – без тебя мы в драку лезть не станем. Отбой!
Корнеев был менее опытный водитель, чем Медведь, поэтому до Кречетовки они добирались дольше, чем в прошлый раз. На душе у Лаймы было тревожно. Узкое пустынное шоссе и лес вокруг нагоняли страх. Ветер волновал листву, и деревья угрожающе качали ветвями. Тусклая перезревшая луна, наполненная желтым соком, грозила лопнуть, навалившись брюхом на верхушки сосен. Подъехав к знакомой территории агрофирмы Шаткова, друзья еще издали увидели настежь распахнутые ворота.
– Хочется верить, что мы не опоздали, – тихо сказала Лайма, прислушиваясь к беспокойному стуку сердца.
К сожалению, ее опасения оказались не напрасными. Спрятав машину в тени густого кустарника, они осторожно подкрались к воротам. Прямо возле них лежал человек, в котором Лайма узнала одного из охранников Шаткова.
– Мертв! – констатировал Евгений шепотом, приложив пальцы к шее человека.
Они приготовились к обороне, так как убийцы могли притаиться где-то рядом. Единственным их оружием были электрошокеры, которые они заранее положили в машину. Однако вокруг было пусто и тихо. Казалось, все живое замерло в ожидании.
Дойдя до дверей административного здания, где недавно Лайма и Иван бились за освобождение Шаткова, они обнаружили второго охранника. Он сидел, прислонившись к косяку приоткрытой входной двери.
– И это мертв! – приложив пальцы к его сонной артерии, одними губами сказал Корнеев.
Самого Шаткова они нашли, когда стали планомерно обшаривать все постройки на территории агрофирмы. Он лежал в одном из складских помещений, в проходе между уходящими в бесконечность рядами ящиков с овощами. Лайма чувствовала, что воздух будто наэлектризован. Тяжелый дух смерти уже витал над местом недавней трагедии.
– Может быть, он жив? – спросила Лайма без всякой надежды.
– Сомневаюсь. – Корнеев наклонился над телом, долго прислушивался, щупал пульс. И вынес вердикт: – К сожалению, нет.
– Теперь ищем труп Мельченко, – дрогнувшим голосом сказала Лайма. – Я уверена, что и он где-то неподалеку. А террористы скорее всего уже далеко отсюда. Видимо, они свою задачу выполнили. Какой бы она ни была.
– Может, попробуем догнать? – предложил Евгений.
– Вряд ли. Мы с ними разошлись не меньше чем минут в сорок-пятьдсят.
– А если это не террористы? Если это Стась?
– Не думаю. Не безумные же эти ребята так подставляться. Тем более, когда имеют дело со службой безопасности.
Тело Мельченко они так и не обнаружили. Может быть, его где-то спрятали. А может быть, Григория Борисовича, еще живого, просто увезли с собой, чтобы добыть нужные сведения.
– Милицию будем вызывать? – для очистки совести спросил Корнеев.
– Нас тут не было. Утром придут люди на работу – сообщат. Может быть, и Мельченко при свете дня найдут.
Большую часть обратной дороги они проделали в гробовом молчании.
– Слушай, – вдруг заговорила Лайма, – если террористы захватили Мельченко и насильно удерживают, почему же он в институте не дал знать охране? Никто его под прицелом не держал, никто не угрожал…
– Я могу назвать тысячу причин такого поведения. Думаю, Шатков уже находился у террористов в заложниках. И они предупредили, что если Мельченко поднимет шум, его приятель и бывший коллега будет убит. Поэтому Григорий Борисович счел за благо не испытывать судьбу, отдать террористам все, что они хотят, и спасти друга. Скорее всего, что-то он хранил в институтском сейфе.