Афонькин в изумлении посмотрел на Самокатова.

— Откуда ты знаешь, мальчик?

— Да вон она — в шкафу лежит.

Афонькин с волнением подскочил к книжному шкафу и схватил с полки тетрадь. Лихорадочно ее залистал.

— Да, это моя поэма... — бормотал он. — А что же тогда я в гроб-то положил?..

— Наверное, какую-нибудь другую тетрадочку, — сказал майор Гвоздь. — Похожую на эту.

— Да, да, да... — вспомнил Афонькин. — Была еще одна тетрадь! С какими-то считалками...

— А с какими? — тотчас заинтересовалась Любка.

— Что-то вроде — «энис-бенис-бармаленис...» В об­щем, полнейшая бессмыслица. Я еще подумал: зачем старушка, которая до нас тут жила, записывала этот дет­ский лепет?

Гвоздь тоже заинтересовался считалками.

— А ничего странного, связанного с этой тетрадью, не помните?

— Странного? Да нет... Впрочем, постойте!.. Однаж­ды я начал читать вслух считалку, показавшуюся мне забавной. А Рита внезапно побледнела как смерть и вы­рвала у меня тетрадь.

— Любопытно, — сказал майор Гвоздь, подкрутив усы.

— Да, любопытно, — повторила вслед за ним Люб­ка, перекатив во рту жвачку.

— А чего тут любопытного? — не поняли Макс с Генкой.

— Я же вам говорила, что все считалки — это маги­ческие заклинания, — напомнила им Крутая. — Так вот, заклинания типа: «энис-бенис-бармаленис» смер­тельны для «черных» существ из инфернального мира.

В комнату вошел капитан Кипятков.

— Товарищ майор, — козырнул он, — квартира ос­мотрена. Ничего подозрительного не обнаружено.

Гвоздь, не отвечая, задумчиво дымил папиросой.

— Товарищ майор...

— Погоди, погоди, Жора. Кажется, я начинаю по­нимать истинные намерения нечисти... — Гвоздь бы­стро взглянул на поэта. — Послушайте, Володя, а вы могли бы найти в тетради считалку, которую прочли своей невесте?

— Разумеется, мог бы. Но ведь тетрадь лежит в гробу.

— А мы ее оттуда достанем.

Афонькин был потрясен до глубины души.

— Вы хотите выкопать Ритин гроб?!

— Придется. В интересах следствия.

Губы и руки у Афонькина задрожали.

— Я... я не позволю...

— Да вы не волнуйтесь, гражданин, — успокоил его Кипятков. — Мы ее потом обратно закопаем.

— Не позволю, — срывающимся голосом повторил поэт. — Слышите?! Не поз-во-лю. Клянусь этим символом негаснущей любви... — Афонькин дотронулся до брелка в форме крохотного флакончика, висящего у него на груди.

— Будь я трижды неладен, если этот символ вам не подарила Курочкина, — убежденно сказал Гвоздь.

— Да, это Ритин подарок.

— Разрешите взглянуть, — протянул руку майор.

— Извините, нет, — отвел его руку поэт.

— А мне можно посмотреть? — медовым голоском попросила Крутая.

Ей Афонькин разрешил.

— Только, ради бога, осторожнее, — предупредил он, бережно снимая цепочку с брелоком.

— Конечно, конечно, — заверила его Любка.

Но как только брелок-флакончик оказался у нее в руке, Любка со всего маху шмякнула его о стену.

— Что вы наделали?! — не своим голосом завопил Афонькин и рухнул на пол без чувств.

От брелока-флакончика осталось лишь мокрое пятно на стене. Любка провела по пятну указательным пальцем, а затем лизнула этот палец.

— Приворотное зелье, — авторитетно объявила она.

— Я гляжу, Люба, ты не только красива, но и ум­на, — подкрутил Гвоздь оба своих уса.

— Благодарю за комплимент, Петр Трофимыч, — Любка чмокнула жвачкой. — Говорите почаще.

А Самокатов с Гороховым, как всегда, ничего не по­нимали.

— Какое еще приворотное зелье? — спросили они.

— С помощью которого Курочкина охмурила Афонь­кина, — объяснила мальчишкам Крутая.

— А-а, — дошло до ребят.

— Товарищ майор, а что с гражданином прикажете делать? — Кипятков кивнул на бесчувственное тело поэта. — Может, ему «Скорую» вызвать?

— Не надо, Жора. — Гвоздь ловким щелчком по­слал окурок в хрустальную вазу на столе. — Сейчас он очухается. И увидит свою ненаглядную в истинном свете.

Афонькин открыл глаза. Все сразу заметили, что у него с глаз будто пелена спала. Такие они стали чистые и ясные.

— Идемте выкапывать эту бестию, — первым делом сказал поэт.

Глава XXII. «ЭНИ-БЕНИ-РИКИ-ТАКИ...»

Занимался хмурый рассвет, когда майор Гвоздь, ка­питан Кипятков, поэт Афонькин и ребята приеха­ли на собачье кладбище.

Несмотря на такую рань, сторож-карлик уже вовсю махал метлой, подметая кладбищенские дорожки. Увидев Гвоздя, карлик вытянулся по стойке «смирно».

— Здравия желаю, товарищ майор!

— Здорово, лейтенант. Как обстановка?

— Спокойная!

— У тебя лопата есть?

— Есть! Штыковая и совковая!

— Давай и ту, и другую. И еще топорик.

— Слушаюсь!

Карлик дал им топор и лопаты.

— Это что, тоже ваш кадровый агент? — спросил Самокатов, когда они уже направились к могиле Курочкиной.

— А то как же, — ответил Гвоздь. — ФСБ держит под контролем все питерские кладбища.

— А зачем? — спросил Горохов.

— Чтоб мертвецы не разбегались, — пояснил майор. И непонятно было — шутит он или говорит серьезно.

Подойдя к Ритиной могиле, Гвоздь с Кипятковым достали обоймы с серебряными пулями и деловито вставили их в свои «пушки».

— Огонь на поражение открывать только в самом крайнем случае, — предупредил майор капитана. — Она мне нужна живой. Уразумел, Жора?

— Так точно! — козырнул Кипятков.

Затем Гвоздь обратился к остальным.

— Здесь лежит нечисть высшего разряда, — показал он пистолетом на могилу. — Поэтому приказываю соблюдать крайнюю осторожность. Уразумели?

— Уразумели, — ответила за всех Любка.

— Ну, кто тут у нас самый молодой? — Майор кинул взгляд на Генку с Максом. — Давайте-ка, ребята, лопаты в зубы — и вперед.

Мальчишки взяли по лопате и приступили к работе. Когда они вырыли гроб, Гвоздь подцепил крышку топо­риком.

Крышка отскочила.