Мэнни поднялся и подошел к уборной, общей для обоих полов. Постучавшись и не получив ответа, он открыл дверь и включил свет. Закрывшись и приведя в действие вентилятор над головой, он подошел к зеркалу с небольшим знаком «Сотрудники должны мыть свои руки».
Свет был прямо над раковиной, перед которой он стоял. Ради всего святого, он должен был выглядеть дерьмово, со впалыми от истощения щеками, с мешками, в которые можно набрать вещей на неделю, и кожей цвета хумуса.
Но не это показывало зеркало. Даже со скуднейшим флуоресцентным светом, падавшим на него, Мэнни выглядел на десять лет моложе, чем себя помнил. Он определенно светился здоровьем, будто кто-то прифотошопил раннюю версию его головы к нынешнему телу.
Сделав шаг назад, он вытянул руки перед грудью и присел, давая тазобедренному суставу возможность выпрямиться и завопить. Или бедренной кости, которую подверг серьезным нагрузкам меньше часа назад. Или спине.
Никакой боли. Ничего не прихватывало. Не заломило.
Его тело источало энергию.
Мэнни подумал о том, что пару мгновений назад сказал ему по телефону главный ветеринар, голос мужчины был растерянным и в то же время взволнованным: «Она восстановила кость, и копыто самопроизвольно излечилось. Будто травмы вообще не было».
Господи… Боже. Что, если Пэйн использовала свою магию на нем? Пока они были вместе? Что, если она излечила его тело от времени… переведя часы не просто на месяцы, но на десятилетие назад, и никто из них даже не отдавал себе в этом отчета?
Мэнни схватился за крестик, висевший у него на шее.
Когда кто-то постучал в дверь, он спустил воду, а затем повернул кран, чтобы не казалось, будто он занимается чем-то отвратным. В оцепенении выйдя из уборной, он кивнул кругу женщин, желающих зайти внутрь, и пошел обратно к Голдбергу.
Сев на стул, Мэнни вытер вспотевшие ладони о коленки джинсов.
– Окажи мне услугу, – сказал он бывшему коллеге. – Я бы не попросил об этом кого-то другого…
– Говори. Что угодно. После всего, что ты для меня сделал…
– Я хочу, чтобы ты устроил мне медосмотр. И сделал несколько сканов.
Голдберг немедля кивнул:
– Я не собирался этого предлагать, но считаю это хорошей идеей. Головные боли… забывчивость. Нужно выяснить, есть ли… повреждение. – На этом парень остановился, будто не хотел начинать спор или показаться ненормальным. – Хотя, Боже, серьезно… не помню, чтобы ты выглядел так здорово.
Мэнни прикончил свой кофе и встал на ноги, чувство срочности не имело ничего общего с кофеином.
– Пойдем. Не занят сейчас?
Голдберг был прямо рядом с ним.
– Для тебя у меня всегда найдется время.
Время от времени к Куину возвращалось воспоминание о его смерти. Это происходило во сне. В редкие моменты, когда он был спокоен и безмятежен. А иногда просто чтобы поиметь его голову забавы ради.
Он всегда пытался избегать коллажа зрительных образов, запахов и звуков, словно чумы, но, несмотря на поданный в свой внутренний суд запрос на запретительное постановление, адвокатом противной стороны была маленькая сучка, втыкающая палки в колеса… поэтому дерьмо продолжало всплывать.
Пока он лежал в своей постели, неясный отрезок ментального ландшафта – ни сон, ни бодрствование – напоминал свободную телефонную линию, по которой та ужасная ночь может дать о себе знать. И, к вашему сведению, она воспользовалась представившейся возможностью – воспоминания совершили звонок и каким-то образом заставляли его ответить.
Его родной брат входил в состав Хранителей Чести, пришедших избить его, и группки ублюдков в черных мантиях, выследивших его у обочины дороги, когда он в последний раз уходил из особняка своей семьи. За спиной у него было несколько собственных вещей, и он понятия не имел, куда направлялся. Отец выкинул его из дома, и Куин оказался удален от семейного древа, поэтому… вот он. Без корней. Без дальнейшего плана действий.
И все из-за его разноцветных глаз.
Хранители чести должны были просто избить его за оскорбление, нанесенное кровной линии. Не предполагалось, что они убьют его. Но все вышло из-под контроля, и, что удивительно, его брат пытался остановить беспредел.
Куин действительно помнил эту часть. Голос брата, который велел другим прекратить.
Но было слишком поздно, и Куин уплыл не только от боли, но от самой земли… и оказался в море белого тумана, расступившегося, чтобы открыть взору дверь. Он знал, что перед ним вход в Забвение, хотя никто ему об этом не говорил. А также то, что открыв ее, он подпишет себе приговор.
В то время это казалось прекрасной идеей. Нечего терять и все такое…
И все же, в последний момент он отступил. Но не мог вспомнить, почему.
Это было самое странное… Та ночь столько всего выгравировала в его мозгу, но Куин не мог воскресить в памяти эту часть, как бы сильно ни старался.
Однако он помнил, как хлопнулся в собственное тело. Когда он пришел в себя, Блэй делал ему искусственное дыхание, и ради того слияния губ стоило жить…
Стук в дверь окончательно разбудил его. Куин поднялся с подушек и включил свет силой мысли, чтобы убедиться, где находится.
Да. Его спальня. Он один.
Но ненадолго.
Когда привыкшие к темноте глаза медленно скользнули к двери, Куин уже знал, кто стоит по другую ее сторону. Он уловил тонкий аромат, проникавший внутрь, и понял, почему пришла Лейла. Черт, может, именно поэтому он не мог заснуть – ждал, что она в любой момент его разбудит?
– Заходи, – мягко сказал он.
Избранная тихо проскользнула внутрь, и, когда повернулась к нему, выглядела она ужасно. Измученной. Словно пустошь.
– Господин…
– Ты знаешь, что можешь называть меня Куином. То есть, пожалуйста, называй меня Куином.
– Благодарю. – Она поклонилась и, казалось, с трудом выпрямилась. – Я не знала, могу ли вновь воспользоваться вашим столь щедрым предложением… взять вашу вену. Воистину, я… истощена и не могу перенестись обратно в Святилище.
Когда он посмотрел в ее зеленые глаза, что-то просочилось в его разум, нечто вроде… осознания, пустившего корни и давшего побеги под названием «У меня почти получилось, я вот-вот вспомню».
Зеленые глаза. Зеленые, как виноград, нефрит и весенние почки.
– Почему вы смотрите на меня так? – спросила она, сильнее запахивая полы своей мантии.
Зеленые глаза… на лице, которое…
Избранная оглянулась на дверь:
– Возможно… мне стоит просто уйти…