Встав в очередь, чтобы заказать большой латте, он осмотрелся. Тут была целая куча народу, но Голдберг уже занял им столик у окна. Не удивительно. Этот хирург всегда рано приходил на встречи – он, возможно, сидит тут уже добрых пятнадцать, двадцать минут. Но парень не выискивал в толпе Мэнни, а рассматривал бумажный стакан, будто пытался силой мысли сдвинуть свой капучино.
А… все ясно.
– Мануэль? – позвал парень за стойкой.
Мэнни забрал свой заказ и начал пробираться сквозь кофеманов, галерею стаканов, CD и треугольных белых подставок, указывавших на специальные заказы.
– Привет, – сказал он, сев напротив Голдберга.
Хирург поднял взгляд. И внимательно осмотрел его:
– Эээ… привет.
Мэнни глотнул кофе и откинулся на спинку стула, изогнутые бруски которой врезались в позвоночник.
– Как ты?
– Я… в норме. Боже, ты потрясно выглядишь.
Мэнни потер щетину на подбородке. Какая ложь. Он не почесался побриться и оделся во флисовую фуфайку и голубые джинсы. Едва ли сойдет для обложки журнала.
– Давай без шуток. – Мэнни сделал еще один глоток своего латте. – Что ты хотел мне рассказать?
Взгляд Голдберга метался по всем направлениям. Пока Мэнни не сжалился над ним:
– Они хотят, чтобы я взял отпуск, так ведь?
Голдберг прочистил горло:
– Руководство больницы думает, так будет лучше для… всех.
– Они предложили тебе побыть главным, да?
Он снова прокашлялся:
– Эээ…
Мэнни поставил стакан на стол:
– Все нормально. Нет, серьезно. Я рад… ты прекрасно справишься.
– Мне жаль… – Голдберг покачал головой. – Я… Это просто так неправильно. Но… ты всегда можешь вернуться, знаешь, позже. Кроме того, отдых пошел тебе на пользу. То есть, ты выглядишь…
– Потрясно, – сухо сказал Мэнни. – Ну-ну.
Вот что люди говорят тем, кого жалеют.
Какое-то время они пили свой кофе в тишине, и Мэнни стало интересно, думал ли парень о том же, о чем и он: Боже, как же все изменилось. Когда они были здесь в первый раз, Голдберг нервничал так же, как сейчас Мэнни, но причина этого была в совершенно другом. Кто бы мог подумать, что Мэнни отправят на скамейку запасных. Тогда он целился на самый верх, и ничто не могло его остановить… и не остановило.
Из-за чего эта просьба от руководящего состава стала для него сюрпризом. Вообще-то, он не был так уж расстроен. Он чувствовал себя… как-то отстраненно, будто все происходило с кем-то, кого он однажды знал, но с кем давно потерял связь. Да, все это серьезно, но… ему пофиг.
– Что ж… – Его оборвал зазвонивший телефон. И то, как Мэнни задергался, чтобы вытащить эту штуку, будто флис на нем загорелся, показало, что действительно имело для него значение.
Но звонила не Пэйн. А ветеринар.
– Я должен ответить, – сказал он Голдбергу. – Две секунды. Да, Док, как… – Мэнни нахмурился. – Серьезно. Ага. Да… да… ага… – Улыбка медленно расползлась по его лицу, пока он не засиял, как прожектор. – Да. Я знаю. Это гребаное чудо.
Повесив трубку, он посмотрел через стол. Брови Голдберга покорили высоты его лба.
– Хорошие новости. О моей лошади.
И эта пара бровей взлетела еще выше:
– Не узнал, что у тебя есть лошадь.
– Ее зовут Глори. Она породистая.
– Ого. Ничего себе.
– Я люблю скачки.
– Не знал об этом.
– Да.
На этом разговор о личном закончился. И Мэнни понял, как много они говорили о работе. В больнице они с Голдбергом часами трепались о пациентах, персонале и управлении отделением. Сейчас? Им почти нечего было сказать друг другу.
И все же он сидел напротив очень хорошего мужчины… который, возможно, станет следующим главой хирургии в больнице Святого Франциска. Совет директоров, конечно, проведет поиски национальных масштабов, но выберут именно Голдберга, потому что другие хирурги, пугливые, предпочитавшие стабильность, знали его и доверяли ему. И им следовало. Голдберг блистал техникой в операционной, был подкованным руководителем и даже более сдержанным, чем сам Мэнни.
– Ты прекрасно справишься, – сказал Мэнни.
– Что… ох. Это ведь временно, пока ты… знаешь, не вернешься.
Парень, казалось, верил в это, что было проявлением его доброй натуры.
– Ну, да.
Мэнни поерзал на стуле, и, по-другому скрестив ноги, огляделся… и увидел трех девушек напротив. Им было по восемнадцать или около того, и, как только он встретился с ними взглядом, они захихикали и опустили головы, будто бы не пялились на него.
Испытывая такие же чувства, как в спортзале, Мэнни перепроверил себя. Неа. Все еще совсем не голый. Какого черта…
Когда он поднял взгляд, одна из них встала на ноги и подошла к нему:
– Привет. Моя подруга считает тебя горячим парнем.
Эм…
– Эээ, спасибо.
– Вот, ее номер…
– О, нет… не надо. – Мэнни взял клочок бумаги, который она положила на стол, и сунул его обратно ей в руку. – Я польщен, но…
– Ей восемнадцать…
– А мне сорок пять.
При этих словах у девушки отвисла челюсть:
– Быть. Не. Может.
– Нет. Может. – Он провел рукой по волосам, задумываясь о том, когда это он решил податься в «Сплетницу» или еще что в этом же духе. – И у меня есть девушка.
– Вот как, – улыбнулась девица. – Ничего страшного… но ты мог бы просто сказать. Не обязательно лгать о том, что ты старпер.
На этой ноте она медленно отчалила, и, когда села обратно за свой столик, оттуда раздался коллективный стон. А затем Мэнни получил парочку подмигиваний.
Он посмотрел на Голдберга:
– Дети. То есть, ну, в самом деле.
– Эм. Да.
Ладно, пора положить конец этой неловкости. Выглянув в окно, Мэнни начал планировать свой уход…
В стекле он увидел отражение своего лица. Те же высокие скулы. Тот же квадратный подбородок. Те же самые губы и нос. Те же черные волосы. Но что-то было не так.
Наклонившись, он понял… его глаза были…
– Эй, – тихо произнес он. – Я сгоняю в туалет. Присмотришь за моим кофе до нашего ухода?
– Конечно. – Голдберг с облегчением улыбнулся, будто был рад и стратегии отступления, и заданию. – Не торопись.