А Ретт, будто бы и не замечая этого, продолжал все тем же тоном:
– Мы с тобой выяснили, что я – ненормальный человек…
Сказал – и вопросительно посмотрел на нее – мол, так ведь?.. Ты ведь это хотела мне сказать?..
Скарлетт, стараясь не смотреть ни на горностая, ни на Ретта, произнесла тихо:
– Извини, но я этого не говорила…
Он откинулся назад и внимательно посмотрел в ее лицо, будто рассматривал Скарлетт в перевернутый бинокль, – такая она была маленькая, далекая, чужая…
Так, во всяком случае, в этот момент показалось самой Скарлетт.
– То есть…
– Я не говорила, что ты – ненормальный человек, – ответила Скарлетт твердо, – мы с тобой не выясняли этого…
Ретт пожал плечами.
– Знаешь что, – сказал он, – мало того, что ты не находишь в себе мужества признаться, что подглядывала за мной, так ты еще и отказываешься от того, что сказала буквально несколько минут назад…
Да, действительно, Скарлетт в своей извечной запальчивости уже забыла о неосторожно вылетевшем слове: «Нормальный человек никогда не станет запираться в своем кабинете только для того, чтобы заниматься каким-то мелким грызуном…»
Скарлетт сконфуженно замолчала – да, он поймал ее на слове. Он, как и всегда, прав – чего же еще…
А Ретт продолжал все также уверенно, твердо чеканя каждое слово:
– Да, действительно, мне очень нравится это милое животное… Когда я с ним, то нахожу в этом отдохновение…
Скарлетт, подняв глаза на мужа, робко спросила:
– Стало быть, когда ты вместе со мной, ты этого самого отдохновения… не находишь?..
Ретт пожал плечами.
– Стало быть, нет…
Скарлетт едва не расплакалась.
Она специально шла к нему в кабинет, чтобы сказать что любит и в лишний раз убедиться, что любима…
Она хотела быть понятой и услышанной…
А он, такой неоправданно жестокий, еще упрекает ее в том, что, будто бы, от нее, Скарлетт, нет ничего, кроме усталости?..
О Боже…
Скарлетт едва не расплакалась от этих мыслей… Она никогда не могла подумать, что Ретт сможет поступить с ней столь жестоко…
Ретт, с минуту помолчав, произнес:
– Да, Скарлетт, я пытался найти покой рядом с тобой… Но, извини, я никак не могу этого сделать…
Та, подняв на своего мужа полные слез глаза, спросила:
– Но почему же?..
– Ты все время изводишь меня своими придирками, ты изводишь меня тем, что всякий раз объясняешь, что я должен сделать, а чего – нет…
Неожиданно она подумала: «А ведь раньше он не был таким… Он был уравновешен, спокоен и ласков… Нет, это случилось только после того, как в нашем доме появилась эта облезлая крыса…»
Едва слышно всхлипнув, Скарлетт произнесла:
– Ты очень изменился, Ретт…
Тот пожал плечами.
– Люди, знаешь ли, меняются… Особенно – с возрастом.
– Но ты изменился просто до неузнаваемости… Знаешь, – продолжала она, – иногда я смотрю на тебя, слушаю тебя, и мне все время кажется, что передо мной – не тот самый Ретт Батлер, которого я так любила, а какой-то совершенно другой человек, которого я никогда раньше не видела, которого я не знала… Совершенно незнакомый мне человек…
Ретт слушал ее с полуулыбкой.
– Раньше?..
Скарлетт едва заметно кивнула.
– Да…
– Когда это – раньше?..
Минуту помедлив, она ответила:
– Совсем недавно…
Ретт, однако, поспешил уточнить:
– Раньше – это когда: год, два, три… Сорок лет назад?..
И тут, совершенно неожиданно для себя, Скарлетт ответила:
– Наверное, с месяц…
Ретт удивился:
– С месяц?..
Скарлетт, кивнув, произнесла:
– Наверное… Может быть, больше, может быть, меньше… Ты же знаешь, я никогда не занималась скрупулезными подсчетами…
Немного помедлив, будто бы что-то обдумывая, Ретт спросил:
– А почему месяц?..
Скарлетт немного замялась.
– С тех пор, как у нас в доме завелся этот зверек, – произнесла она, немного помедлив, – ты стал как будто бы сам не свой… Будто бы тебя кто-то подменил… Да, Ретт, ты ничем больше не интересуешься – ты забросил даже свой любимый антиквариат…
Ретт прищурился.
– Знаешь что… – Он на минуту замолчал, а потом, поднявшись, начал взад-вперед расхаживать по кабинету. – Да, в чем-то ты и права… Я действительно изменился. Как, впрочем, и ты, – поспешно добавил он. – Но ты совершенно неправа, когда говоришь, что меня будто бы ничего не интересует…
Скарлетт заметила:
– Ничего, кроме этого дурацкого горностая…
– Возможно. Но для меня этот зверек теперь заменяет целый мир… Ведь это тоже своего рода искусство… – задумчиво ответил Ретт. – Да, Скарлетт, раньше, когда я был молод, то часто задавал себе один и тот же вопрос…
Голос Ретта зазвучал неожиданно мягко.
– Какой же?..
Он продолжал:
– Ну, например, не дай Бог, случись в нашем доме пожар… Что бы я бросился спасать в первую очередь?..
Скарлетт, не задумываясь, ответила:
– Свои картины…
Ретт медленно покачал головой.
– Нет, ты неправа… Хотя, – спохватился он, – хотя, может быть раньше, я действительно бы бросился спасать свои гравюры, свою живопись, свои эстампы… Но это – раньше. А теперь…
Скарлетт почему-то насторожилась.
– Что – теперь?..
– Теперь мне кажется, что все это яйца выеденного не стоит… Я думаю, что, будь даже в моем доме знаменитая «Дама с горностаем» Леонардо, я бы наверняка бросился бы спасать этого зверька, – он бросил нежный взгляд в сторону грызуна, – а не картину…
Скарлетт просто не верила своим ушам…
Неужели это говорит Ретт – тот самый изощренный ценитель и знаток изящных искусств?..
Он, Ретт Батлер, бросился бы спасать из огня какого-то облезлого хомяка?..
(Скарлетт почему-то в последнее время мысленно постоянно обзывала горностая хомяком – так он был ей неприятен.)
Да, она не ошиблась – Ретт действительно изменился… Притом – далеко не в лучшую сторону.
Внимательно посмотрев на своего мужа, она спросила его: