– Чэд.

– Да, Чэд, окончил школу, получил аттестат и собирался на учебу в Университет Сан-Франциско. Родители устроили ему праздник, и я пошел туда с Сэнди, моей женой. Член муниципального совета тоже присутствовал. Мы говорили о всякой ерунде, в основном о делах управления; он пытался доказать мне, что совет поступил правильно, прокатив нас со сверхурочными. А затем как бы между прочим сказал, что ему поступила жалоба от избирателя – женщина возвращалась на такси из ресторана и заметила, что водитель пьян. По ее словам, в машине разило, как на пивоварне, и шофер был явно под мухой. Проехав несколько кварталов, она велела остановиться и вышла из машины. Увидела, что это такси компании «Черное и белое», и просила Ирвинга разобраться с недисциплинированными водителями. Он знал, что я дежурю в вечернюю смену и могу что-то заметить. Вот и все. Никаких заговоров и прочей ахинеи. Я отреагировал на его слова, находясь на дежурстве, и в тот раз в этом не было ничего неправомерного. Во всех случаях с таксистами я не нарушал права.

Босх кивнул. Если Мейсон говорил правду, он не совершил ничего противозаконного. Но его рассказ снова высветил фигуру Ирвина Ирвинга. Вопрос для окружного прокурора или даже для Большого жюри: Ирвинг тонко пользовался своим влиянием для выгоды клиента своего сына или заботился об общественной безопасности? Слишком зыбкая грань. Босх сомневался, что этот вопрос вообще будет задан Большому жюри. Уж слишком хитер этот Ирвинг. Однако Босха заинтересовали слова, которыми полицейский закончил рассказ: «в тот раз» в цепочке событий не было ничего неправомерного.

– Член муниципального совета сказал вам, когда и каким образом к нему поступила жалоба?

– Нет, не сказал.

– Вы помните, чтобы в то лето во время инструктажей на пересменках сообщались подобные факты?

– Не припоминаю. Но, честно говоря, мог и пропустить. Не всегда там бываю. Сами понимаете: давно служу, мне делают определенные поблажки. И меняюсь обычно первым. И первым получаю право на отпуск и все такое. Вот и инструктажи в основном пропускаю. Слишком часто на них присутствовал – больше не могу сидеть в тесной комнате и из вечера в вечер слушать одно и то же. Но мой напарник – новобранец он ничего не пропускает, и все важное сообщает мне. Пожелания со стороны совета могли быть, но я их не слышал.

– И напарник ничего не говорил?

– Нет, но мы и без того занялись таксистами, поэтому он мог решить, что это и не нужно. В первую же смену после той вечеринки я задержал такси. Так что если что-то и было на инструктаже, он мог не сказать. Понимаете, что я имею в виду?

– Понимаю.

Босх достал и открыл блокнот. В нем не было записей о Мейсоне, но он тянул время, чтобы собраться с мыслями и решить, какой вопрос задать следующим. Поэтому начал листать странички.

– Здорово, – заметил полицейский. – Это ваш номер на значке?

– Да.

– Где вы взяли такую штуку?

– В Гонконге. Вы знали, что ваш приятель Джордж Ирвинг работал с таксомоторной компанией, которая намеревалась отобрать лицензию у «ЧБ»? И то, что вы навесили на компанию случаи управления машинами в нетрезвом виде, должно было помочь планам Джорджа?

– Как я уже говорил, не тогда. Не прошлым летом.

Мейсон потер ладонями бедра. Разговор подходил к чему-то такому, что было ему неприятно.

– Но в какой-то момент узнали?

Полицейский кивнул, но ничего не сказал.

– Когда? – нажимал Босх.

– Около шести недель назад.

– Расскажите.

– Как-то вечером я остановил такси. Водила проскочил знак остановки, и я прищучил его. Эта была машина компании «Черное и белое». Парень понес какой-то бред насчет сговора, а я подумал: «Так-так, придурок, сейчас заставлю тебя попасть указательным пальцем в кончик носа». Но тут он взял и выдал: «Вы с Ирвингом-младшим наезжаете на нас». Что за чертовщина? Я врезал ему по морде и заставил выложить все до конца. Вот тогда-то и узнал, что мой друг Джордж опекает таксомоторную компанию, которая собирается отодвинуть «ЧБ».

Босх наклонился вперед оперся локтями о колено и придвинулся к Мейсону. Они подошли к самому главному.

– Что вы предприняли?

– Возмутился. Побежал к Джорджу, но оставил ему все лазейки, чтобы он разубедил меня. А в итоге оказалось, что все так и было – я понял: они с отцом использовали меня. Я вспылил, сказал, что мы больше не друзья и я не хочу его видеть.

Босх кивнул.

– И вы решили, что он поэтому покончил с собой?

Мейсон усмехнулся:

– Ну уж нет. Если он так пользовался мною, значит, я ничего не значил для него. Думаю, он покончил с собой по другим причинам. Чэд уехал, это сильно повлияло на Джорджа. Может быть, были и другие мотивы. В каждой семье свои тайны, понимаете меня?

Мейсон не знал о Маккуиллене и об отметинах на спине Джорджа Ирвинга. Босх решил, что еще не пришло время рассказать ему об этом.

– Ладно, Мейсон, что-нибудь еще добавите?

Полицейский покачал головой.

– Вы не станете проводить очную ставку по поводу всего этого с членом муниципального совета?

– Пока нет.

Гарри задумался.

– Пойдете завтра утром на похороны?

– Пока не решил. Так похороны завтра утром?

– Да.

– Пожалуй, пойду. Мы долго дружили и лишь в последнее время разошлись.

– В таком случае, может быть, встретимся там. А теперь вы свободны. Спасибо, что вы мне обо всем рассказали.

– Да что уж там…

Мейсон встал и, понурившись, направился к заднему коридору. Босх смотрел ему вслед, размышляя о капризах человеческих отношений и о работе следователя. Он приехал в голливудское отделение, собираясь обвинить продажного полицейского, перешедшего грань дозволенного, а вместо этого познакомился с очередной жертвой Ирвина Ирвинга.

А во главе списка жертв члена муниципального совета стоял его собственный сын. Мейсону не стоило тревожиться, что он схватится с отцом погибшего товарища. К Ирвину Ирвингу подбирался Босх и первым хотел предъявить обвинения.

25

Утром в четверг на похороны Джорджа Ирвинга пришло много людей. Но Босх не решился бы утверждать, что всех привела сюда скорбь по усопшему, а не стремление укрепить отношения с Ирвингом-старшим. Здесь была политическая элита города и люди из командного состава полицейского управления. Пришел даже соперник Ирвинга на предстоящих выборах, не имеющий ни малейшего шанса на победу. Казалось, в политической борьбе объявлено перемирие, чтобы отдать дань уважения покойному.

Босх стоял поодаль и наблюдал, как процессия, состоящая из сливок общества, направлялась выразить соболезнование Ирвину и другим членам семьи покойного. Гарри впервые увидел Чэда – представителя третьего поколения Ирвингов, очень похожего на мать. Он стоял рядом с ней, опустив голову, и почти не поднимал глаз, когда кто-то пожимал ему руку или сочувственно похлопывал по плечу. Казалось, Чэд раздавлен горем, тогда как мать держалась стойко, не проронила ни слезинки – видимо, напилась лекарств и действовала словно автоматически.