– Ты стала потерей куда более горькой, нежели Ольга. Я осознал, что той любви больше нет. Я так долго цеплялся за нее… да и была ли вообще?
– Была? – тихо спросила Анна.
– Не знаю, – Франц покачал головой. – Восторг был. Очарование. Какое-то болезненное наваждение, избавиться от которого у меня не выходило. Горе… когда ее не стало, мне показалось, что я сам умер. Но… любовь?
Зачем он говорит это сейчас? Мучает… словами, взглядом своим, от которого Анна осознает собственную некрасивость и нелепость ситуации. Простоволосая старая женщина.
А он… мужчины стареют иначе. Да и ему далеко еще до преклонных лет. И по-прежнему горит, словно феникс, возродившийся в собственном пламени.
Он отвернулся к окну.
– Потом до меня дошли слухи, что муж твой… ведет себя неподобающим образом.
– Слухи?
Кому интересна скучная жизнь провинциальной помещицы?
– Ладно, я нанял человека, который…
– Ты следил за мной?
Анна рассмеялась. Ей следовало бы впасть в ярость, отвесить наглецу пощечину или… или обнять, утешая.
– Не я. И наблюдали… присматривали… я хотел убедиться, что ты счастлива.
– Я была несчастна.
– Прости.
Слово, которое ничего не значит. Слишком часто его произносят, не требуя меж тем истинного прощения, а лишь видимость его.
Но Франц… он вновь оказался рядом, встал на колени.
– Прекрати! – Анна почувствовала, как полыхнули щеки.
Жарко. Не от камина, не от свечей, а от близости его.
– Мой человек докладывал о проигрышах, о долговых расписках, которые твой супруг раздавал направо и налево, ничуть не думая о последствиях. О вольном его образе жизни…
– А он докладывал обо мне?
– Тебя сложно прочесть, моя Анна.
Его ли? И в глазах немой вопрос. Страшно. Разве не об этом Анна мечтала? Разве не представляла она себе подобную сцену? Давно, когда еще была жива Ольга? И вот теперь…
– Твой муж…
– Проигрался и, поняв, что рассчитаться с долгами не в силах, пустил себе пулю в лоб.
Бесшабашный лишенный всякого смысла поступок. По-гусарски лихой и по-человечески безответственный. Анна помнит тот вечер, который отличался от предыдущих лишь странной тихой трезвостью супруга. Он заглянул в ее комнату и бросил:
– Читаешь?
Анна сидела с книгой, пытаясь найти утешение в чужих страстях.
– Доброй ночи, – вежливо сказала она.
– Доброй, – отозвался муж со странной улыбкой. – Ночи…
Он поднялся в отцовский кабинет, из которого исчезли многие вещи, те, что имели хоть какую-то ценность. Ему требовалось все больше и больше денег, и Анна, помнится, с тоской подумала о том, что он захочет продать теперь. А потом раздался выстрел.
– Он не подумал о том, что будет с тобой, – Франц целовал ее пальцы, и губы его были холодны. – А я… я велел поверенному передать приглашение. И да, я мог бы спасти твое имение, тебя саму…
Похороны. И визит кредиторов, которые спешили взыскать долги. Ворохи расписок. Растерянность. Понимание, что ныне у Анны не осталось и дома. Аукцион.
И требование немедля покинуть имение.
Куда ей идти?
Письмо от Франца.
– Но я испугался, что если выплачу его долги, то… ты откажешься иметь со мною дело. Я чудовище?
– Самую малость.
Его волосы жесткие, колючие. И щетина пробивается на мягкой некогда щеке.
– Простишь?
– Прощу.
– А выйдешь за меня замуж?
Франц сжимает ее пальцы до болезненного хруста.
– Анна?
Что ответить? Разве он не видит, какова она? И отчаянная надежда на счастье… быть может, с ним? Быть может, Око Судьбы и вправду способно будущее узреть?!
– Если это игра…
– Нет.
Анна верит.
– Тогда выйду…
Безумие чистой воды.
Но Анна согласна вновь сойти с ума. Ненадолго.
Утро.
Машка ненавидела просыпаться рано. И чтобы в чужом доме. Она открыла глаза, уставилась на белый потолок, по которому пролегла длинная тень, словно бы разрезавшая этот потолок пополам. Машка несколько секунд разглядывала ее, пытаясь сообразить, где находится.
Заливался звоном будильник.
Встать.
Потянуться до хруста, пошевелить пальцами на ногах – все зарядка… Галке позвонить. Вчера из-за грозы связь была плохой, и она, наверное, волнуется жутко. Во всяком случае, трубку сразу взяла.
– И где тебя носит? – проворчала она.
– Связи не было, прости, – Машка подошла к окну и легла на подоконник. От вчерашней грозы остались лужи на камнях. И трава, отмытая до блеска, зеленела как-то совсем по-весеннему. Небо было ясным, солнце – ярким. Воды озера отливали синевой.
– Рассказывай, – велела Галка. Все-таки замечательным она была человеком, выдержанным. Машка на ее месте с ума сошла бы, а она…
Машка рассказывала. Про поездку. Про странный дом с колоннами. Про грозу и про то, что испугаться Машка не успела. Про людей… здесь пришлось быть осторожной, чтобы не насторожить Галку. Она и так уловила в голосе Машке сомнение.
– Недоговариваешь.
– Немного, – призналась Машка и, решившись, попросила: – Можешь кое-что узнать для меня?
– Что?
– О… моем нанимателе. Копия контракта в тумбочке лежит, ну, там, где все бумаги. Там данные… про жену его… и про брата… вроде как утонули они.
– Вдвоем?
– По отдельности, но…
– Узнаю, – пообещала Галка и чуть строже добавила: – Машка, если там не все ладно, сматывай удочки, слышишь?
– Слышу.
– Найдем мы тебе другую работу…
Машка к этой даже не приступила, и сразу сбегать? Как-то это неправильно.
– И не лезь, куда не просят. Не задавай лишних вопросов…
– И вообще, веди себя хорошо, – закончила Машка наставления. Галка только хмыкнула и добавила:
– Звони мне. Каждый день, слышишь?
– Конечно. Галь, я тебя люблю.
– Подхалимка!