– Будет грустно, если ты умрешь… но мы можем договориться. Проведем вечерок-другой вместе… и тебе в радость, и мне в удовольствие…
Она отбивалась молча, понимая, что вырваться не сумеет и надо кричать, но… змеиный шепот Григория парализовывал волю.
– В конце концов, тебе, может, понравится… ты же не знаешь, от чего отказываешься.
– Мне расскажи, – раздался раздраженный голос.
И в следующий миг Григория просто отбросило.
Мефодий? Откуда он здесь взялся? Не важно. Машка всхлипнула и закусила губу, приказывая себе немедленно прекратить панику.
– Так что? Рассказывай? – Мефодий был зол. Он позволил племяннику подняться, но лишь затем, чтобы опрокинуть, даже не ударом – тычком в лицо раскрытой ладонью.
– Дядя, да она сама! – взвизгнул Григорий.
И Машкино сердце на миг замерло: вдруг поверят?
Она ведь чужая, а Григорий – племянник… и ребенок по паспорту… и если так, то Машка, получается, виновата во всем… ей надо было найти подход к ученику, а она…
– Сама, значит? – Мефодий пнул племянника не сильно, но тот от пинка скрутился калачиком и завыл.
– Сама, сама… она глазки строила… и потом кобенится… и я подумал…
Наклонившись, Мефодий вцепился в светлые кудри и потянул, заставляя племянника подняться…
– Думать ты, поганец, не умеешь. – Он толкнул Григория к стене, и тот нелепо ткнулся в нее лбом. – Сейчас ты извинишься. И так, чтобы я этим извинениям поверил.
– Мама! – взвизгнул Григорий.
И получил очередной тычок под ребра.
– Мамочка!
Голос у него громкий, визгливый, и Машка едва успела от двери отскочить, когда та распахнулась.
– Гришенька! – Софья Ильинична влетела в комнату. – Гришенька, что…
Она замерла и, прижав руки к массивной груди, на которой топорщилось золоченое кружево, совсем другим тоном, в котором проскользнули металлические ноты, поинтересовалась:
– Мефодий, что здесь происходит?
– Ничего серьезного, Софочка, – Мефодий ткнул племянника лбом о стену. – Урок хороших манер.
– Отпусти его немедленно!
Григорий слабо повизгивал, а по щекам его катились крупные слезы. Он выглядел столь жалким, несчастным, что Машка сама начала сомневаться, тот ли это человек, которого она только что боялась.
– Отпущу, – Мефодий на перемены внимания не обратил, – когда он сделает то, что должен. Ну же, Гришенька, или твоего задора хватает лишь на то, чтобы девчонок пугать?
– Мария!
Софья Ильинична обратила преисполненный гнева взор на Машку. И та вдруг поняла, как выглядит: волосы растрепаны, блузка расстегнута и щеки красные… не только щеки, она вся, от макушки до пят краской заливается.
– Твой поганец, – соизволил объяснить Мефодий, отвесив племяннику еще один подзатыльник, – решил, что ему дозволено все. И мы сейчас разбираемся в том, насколько глубоко он заблуждался. Ну же, Гришка, я жду. Не заставляй меня бить всерьез.
– Мария, я не ожидала от вас подобного! Вы показались мне порядочной девушкой…
– Отстань от нее, Софка. И займись лучше своим сыночком.
– Гришенька ни в чем не виноват!
– Он у тебя никогда ни в чем не виноват. Я жду, поганец.
– Дядя, – Григорий вывернулся из захвата и поспешил спрятаться за матушкины плечи, которые словно бы шире стали. – Вы не слышали поговорку? Сила есть, ума не надо. Это про вас.
– Осмелел, я смотрю.
– Не смей трогать мальчика! – взвизгнула Софья Ильинична, обнимая сына. – Ты чудовище! Убийца! Думаешь, никто не знает, что это именно ты Кирочку убил? Все знают! Тебя боятся! Но я не побоюсь… что молчишь? Не ты ли Кириллу бутылку сунул? И в тот вечер он с тобой был. Вы ссорились. Я слышала, как ты кричал на него… почему? А потом его вдруг мертвым нашли! И твоя жена, Мефодий, думаешь, никто не знает о ней?
– Заткнись.
– Она ведь тоже утонула и…
– Идем, – Мефодий схватил Машку за руку и дернул.
Никуда идти она не хотела, разве что в комнату, чтобы вещи собрать, а потом прочь с острова… но он полоснул таким взглядом, что все возражения застряли у Машки в горле. И она послушно пошла за хозяином дома.
– Встретимся еще, цыпа! – крикнул Григорий.
– Не обращай на поганца внимания, – Мефодий остановился и вытащил из кармана ключ. – Больше не посмеет.
Конечно, не посмеет, потому что Машка немедленно уберется из этого сумасшедшего дома! Она всхлипнула, сдерживая подкатившийся к горлу ком слез. Вот только не хватало разрыдаться сейчас, когда все закончилось.
– Успокойся, – неожиданно мягко произнес Мефодий и руку на спину положил. Ладонь была большой и горячей, а у Машки появилось иррациональное желание броситься этому типу на шею и пореветь от души, благо шея выглядела достаточно удобной.
– Ну все, все уже… – Он подталкивал ее к двери и бормотал что-то нелепое, успокаивающее, отчего реветь хотелось лишь сильнее. – Садись.
Села. Кресло оказалось низким и широким. В руку Мефодий сунул стакан, строго велев:
– Пей.
Машка и выпила. Закашлялась, зато слезы отступили!
– Коньяк – хорошее средство от нервов, – примиряюще произнес Мефодий и, устроившись в кресле напротив, предложил: – Поговорим?
О чем? О том, что в этом доме все сошли с ума?
Или о том, что Машка, подписывая контракт, рассчитывала совсем на иное? Она репетитор, а не девочка по вызову… и если Мефодий собирается…
– Не заводись, – он поднял руки и вздохнул. – Маленький поганец свое получит.
– Он…
При воспоминании о том, что случилось, а главное, о том, что едва-едва не случилось, Машку начинало колотить.
– Он – разбалованная маменькой тварь. К сожалению, мой брат не слишком много времени уделял его воспитанию, подозреваю, что Кирилл… предпочел с Софьей не связываться. Ты же видела ее.
Мефодий налил и себе, но, понюхав коньяк, бокал отставил.
– Вредная привычка. И вот что, Машенция…
Машенцией ее никто прежде не называл.
– Я знаю, о чем ты думаешь. Собрать вещички – и адью.
Машка кивнула.
– В целом мысль верная, но… – он затарабанил пальцами по подлокотнику. – Я бы просил тебя остаться. Погоди, потом выскажешься. Причин несколько. Первая: – Софья потребует нанять нового репетитора и будет ныть, пока я этого не сделаю. А поганец вновь доведет его до срыва за неделю. Вторая: мне хочется проучить эту мелкую сволочь. И третья…
Мефодий поднялся и подошел к окну, отдернув гардины.