Он перестал меня трясти, но лишь слегка ослабил хватку. Неужели человек, который сейчас вцепился мне в плечи, чье лицо выражает смесь гнева и ненависти, мог написать письмо, которое отдала мне Клэр? Как мы могли настолько разучиться доверять друг другу? Как долго копилось наше непонимание, раз дошло до такого?
— Я не сплю с ним! — возмутилась я. — Он мне помогает! Хочет, чтобы мне стало лучше и я смогла жить нормальной жизнью. Здесь, с тобой. Разве тебе этого не хочется? — Его взгляд заметался по комнате. — Бен! — снова закричала я. — Отвечай мне! — Он замер. — Неужели ты не хочешь, чтобы мне стало лучше? Неужели ты не мечтал об этом, не надеялся? — Тут он стал мотать головой из стороны в сторону. — Я это знаю, — сказала я. — Знаю, что ты всегда этого хотел. — По моим щекам текли жгучие слезы, я говорила сквозь них, срываясь на всхлипы. Он все еще держал меня, но нежно, и я положила свои руки ему на плечи.
— Я виделась с Клэр, — сказала я. — Она отдала мне твое письмо. Я прочла его, Бен. Спустя столько лет. Я его прочла.
На этом месте на бумаге красовалась клякса — чернила с водой — в форме неправильной звездочки. Должно быть, я плакала, когда писала это. И я снова принялась читать.
Не знаю, чего я ждала. Что он со слезами раскаяния упадет мне в объятия и мы будем стоять, молча обнимая друг друга, пока не расслабимся и снова не найдем пути друг к другу? А потом сядем и будем долго-долго говорить. Может, я поднимусь наверх и принесу то самое письмо, что дала мне Клэр, мы вместе прочтем его и медленно, но верно начнем жить заново, жить в правде.
На мгновение стало тихо, ни я, ни он не двигались, не слышно было ни нашего дыхания, ни дорожного шума. Я даже перестала слышать тиканье часов. Точно жизнь замерла, повиснув на грани перехода из одного состояния в другое.
И потом все кончилось. Бен убрал руки. Я думала, что он собирается поцеловать меня, но тут в уголке моего глаза мелькнуло что-то расплывчатое и голова моя завалилась набок. От челюсти волнами разошлась боль. Я опрокинулась на диван, налетев затылком на что-то твердое и острое. Я закричала. Последовал еще удар, затем еще. Закрыв глаза, я ждала следующего, но ничего не произошло. Вместо этого раздался звук шагов и громко хлопнула дверь.
Я открыла глаза и втянула носом воздух. От меня тянулась дорожка ковра, теперь почему-то вертикально. У головы валялась разбитая тарелка, подлива сочилась на пол, впитываясь в ворс ковра. Повсюду валялись горошины, неподалеку лежал кусок недоеденной колбаски. Внизу резко открылась и так же стремительно захлопнулась входная дверь. Бен ушел прочь.
Я выдохнула. Закрыла глаза. «Я не должна спать, — подумала я. — Только бы не уснуть».
Снова открыла глаза. Перед ними расходились темные круги, запахло мясом. Я сглотнула и ощутила вкус крови.
Что я наделала? Что я наделала?
Убедившись, что Бен ушел, я поднялась наверх и нашла дневник. На ковер капала кровь из моей разбитой губы. Не знаю, где мой муж, вернется ли он и хочу ли я, чтобы он вернулся.
Но он мне нужен. Я без него не выживу.
Мне страшно. Я хочу видеть Клэр.
Перестаю читать и дотрагиваюсь до своего лба. Нащупываю что-то мягкое. Утром я видела синяк и замазала его тональным кремом. Бен меня ударил. Снова смотрю на дату. «23 ноября, пятница». Это было неделю назад. И всю эту неделю я думала, что у меня все нормально.
Встаю и подхожу к зеркалу. Синяк еще заметен. Бледное голубоватое пятно. Доказательство того, что я написала правду. Интересно, что я придумала, чтобы объяснить себе наличие синяка, или что придумал для меня он?
Теперь мне все понятно. Я смотрю на охапку страничек в моей руке, и тут меня осеняет: он хотел, чтобы я их нашла. Ведь он знает, что, даже если я прочту их сегодня, завтра я все равно ничего не буду помнить.
Внезапно я слышу его шаги на лестнице и в первый раз за все это время отчетливо осознаю: я здесь, в этом номере. С Беном. С человеком, который меня ударил. Я слышу, как он открывает дверь ключом.
Мне нужно знать, что произошло. Поэтому я поднимаюсь, прячу странички под подушку и ложусь на кровать. Когда он входит в комнату, я прикрываю глаза.
— Все хорошо, милая? — спрашивает он. — Ты еще не спишь?
Я открываю глаза. Он стоит в дверях с бутылкой в руке.
— Удалось купить только «Каву», — виновато говорит он. — Пойдет? — Он ставит шампанское на комод, целует меня. Шепчет: — Пойду душ приму. — Уходит в ванную и включает воду.
Как только за ним закрывается дверь, я достаю отрезанные странички. Времени у меня нет — сколько он там будет мыться, минут пять? — значит, нужно читать очень быстро. Глаза мои бегают по страничкам, видят нечетко, но этого достаточно.
Это было несколько часов назад. Я сидела в темном коридоре нашего дома с обрывком бумаги в одной руке и телефоном в другой. Чернила на бумаге. Номер с размазанными цифрами. Никто не берет трубку — одни гудки. Интересно, она отключила автоответчик или, может, пленка кончилась? Я снова пытаюсь дозвониться. И снова. Я уже была здесь. Моя судьба совершила круг. Клэр мне не поможет.
Заглянув в сумочку, я нахожу телефон, который дал мне доктор Нэш. «Уже поздно, — подумала я. — Он уже не на работе. Со своей подружкой занимается чем они там занимаются по вечерам. Чем занимаются по вечерам нормальные люди? Понятия не имею».
Его домашний номер записан на первой странице дневника. Бесконечные гудки, и все стихло. Записанный на пленку голос не оповестил меня, что произошла ошибка, не предложил оставить сообщение. Я попыталась дозвониться снова. Ничего не изменилось. Теперь остался только рабочий телефон.
Какое-то время я сижу неподвижно. Беспомощно. Глядя на входную дверь, я отчасти надеюсь, что в матовом стекле мелькнет силуэт Бена и он вставит ключ во входную дверь, а отчасти страшусь этого.
Наконец наступает момент, когда я не могу больше ждать. Я поднимаюсь наверх, раздеваюсь, ложусь в кровать и пишу это. Дом по-прежнему пуст. Сейчас я закрою дневник, спрячу его, выключу свет и лягу спать.
И потом все забуду, и у меня останется только эта запись.
Я переворачиваю страницу, с ужасом думая: вдруг там пусто. Но нет.
Понедельник, 26 ноября, — написано вверху. — Он ударил меня в пятницу. С тех пор прошло два дня. И все эти дни я думала, что все в порядке?
Все лицо в синяках и болит. Неужели до меня не дошло, что что-то не так?
Сегодня он сказал, что я упала. Банальнее причины придумать было нельзя, но я поверила. А с чего бы мне не поверить? Он уже объяснил мне, кто он такой, и кто я такая, и почему я проснулась в незнакомом доме, будучи на двадцать лет старше, чем, по моему мнению, должна была быть — так с чего бы мне сомневаться в том, что он знает, отчего у меня распух глаз и рассечена губа?