Так мы с братянькой осиротели…
Дальнейшее, касаясь тридцатых годов, можно описать вкратце. Как ты наверняка знаешь, сынок, произошел в стране советов настоящий бум революционной литературы. Товарищи Бабель, Олеша, Утесов, Маяковский, Есенин. Все они кульно показали нам возможности советской литературы в условиях отсутствия гнета царизма. И как!
Даже красный граф Толстой, который при царе сраном бегал по бабам да заливал в кабаке, стал писать великие произведения.
«Буратино», «Страна наша обильна, да порядка в ней нет» и другие.
Я, как человек, не лишенный литературной жилки, с наслаждением и удовольствием наблюдал за взлетом человеческой мысли, который подарил миру Октябрь. Страна строилась, селедку перестали отпускать по талонам, и она даже появилась в свободной продаже. Даже тетка, простая швея, подалась в Ленинград. Там, совершенно случайно, нашла пустую пятикомнатную квартиру, из которой в спешке сбежал какой-то держиморда из царской профессуры, ничего общего с наукой не имевший. Конечно, несмотря на очистительные клизмы революции, процент держиморд в Советской Федерации был еще очень высок. Поэтому приходилось брать себе другие фамилии. Тетка выбрала «Топоров», тем самым двояко намекая на погромное прошлого «народа-богоносца», с одной стороны, и, с другой, показывая неотвратимость, неизбежность, ди-а-ле-к-ти-че-с-ку-ю безвозвратность канывания этих времен в Лету. Так и писала.
«… погромное прошлого „народа-богоносца“, с одной стороны, и, с другой, неотвратимость, неизбежность, ди-а-ле-к-ти-че-с-ку-ю безвозвратность канывания этих времен в Лету…»
Я к ним потом приезжал отдыхать, залечивать революционные раны, гулял по революционным улицам Ленинграда, поражался.
Каков все-таки гений советского народа, с 1917 года с «нуля» построившего город на Неве.
Голодая, отказывая себе в куске селедки, сахара, трясущимися от сабельных ударов руками… создали мы, новое поколений советских людей, город с прямыми улицами, величественными зданиями и строениями – один Адмиралтейский шпиль чего стоит! – и даже сфинксов смогли добыть красные, революционные казаки Буденного, совершившие ради того переход в Египет! И кто? Все мы! Все – грузины, евреи, таджики, каракалпаки, украинцы… Сумели, сумели построить Страну Равных, где вчерашний молдавский чабан мог стать 2 секретарем ВЛКСМ, а портной из Бердичева – литературным критиком и писателем! Так думал я, гуляя по прямым революционным улочкам Ленинграда…
Который выглядел, словно упрек безрадостному прошлому тюрьме народов, где лишь представители «правильной» национальности могли рассчитывать на светлое будущее.
Когда я поделился этим с теткой, она записала фразу в блокнотик, который готовила для внука, чтобы подарить к 16—летию. Своего рода сундучок с приданым для ленинградского советского будущего литературного критика. Такой должен был получать в свое 16—летие каждый мальчик из интеллигентной ленинградской семьи. Афоризмы, мысли, умные фразы… Они передавались из поколения в поколение. Веками! Так что я горжусь тем, что и мои фразы иногда проскальзывают в творчестве выдающегося ленинградского критика… Да-да, он самый!
Славная получилась литературная династия!
Да и вообще, литература в Советском Союзе расцвела, чтобы там не свистели мрази вроде Володьки Набокова или долбанутого на всю голову Бунина. Вот кого ненавижу. Твари… Я даже пару строк про них – а больше эти третьестепенные писателишки и не заслуживали, – черкнул в блокнотик. Да вот они, до сих пор с собой вожу… Так, листни… Ага, вот это.
– Бунин в рот небунин.
– Набоков в рот вещдоков.
– Бунин в рот вещдокает Набокова.
– А Набоков Бунина в раку.
– Рака и рот, рака и рот.
– В чем у них разница?
– Буй кто поймет!
Каково, а?! Говорю же, настоящий расцвет культуры был в 20—хх годах! И вообще, какая страна была! Прав, прав был Булат, когда пел:
– Комиссары в пыльных шлемах, на заре ускакали сражаться, – пел он.
– Чтобы по возвращеньи, с супругой любимой обжиматься, – пел он.
Так все и было, мля буду! Именно так он сначала и сочинил, а потом цензура, совок, сам понимаешь. И вообще, извратили извратили, все извратили! Вот к примеру, дружба народов. Мы в 20—хх знаешь как классно жили?! Дружно, настоящий интернационал! Дом был большой, многоквартирный. Словно в сказке! Даже кушали все вместе, как дети в лагаре. Нет, не в том. В пионерском, в смысле. Армянин Хачико несет лаваш, грузин Сулико вина, латыш Валксникс – селедки, татарин Юсуп – казы из лошади, что под окном ебанулась, не выдержав контрреволюционной пропаганды, выдающийся русский писатель Юлиан Семенов – мацы, поляк Дзержинский – все, что при обыске отобрал. Кездато жили, базарю же, дружно! Бегали по коридорам наперегонки, играли в комнатах, там же большое все – на крови народной, – в салочки…
Только русские держиморды – дворничиха Петрова и ее малахольный дебил-сын Васька, – держались особняком.
Из гордости жили в подвале.
А потом пришли страшные тридцатые…
Брата моего, Мордехайчика, забрали. Твари антисемитские! А ведь он даже не еврей был, чистокровный русский. Мамаша покойная от русского его прижила, от законного мужа. Из инженеров каких-то, не знаю, что там случилось, в первые же дни революции повесили его на хрен за хрен. Скорее всего, просто за то, что русский и инженер. Русским полагалось быть только тупыми крестьянами. А этот, чмо наглое… Ну, наша русская мамаша-держиморда хитрожопая, и решила сынишку сразу переназвать, чтобы, значит, быть в тренде, как нынче пишут в «Русском Монреальце» в статьях про новинки в «Секс-шопе Шереметевых».
И знаешь, поначалу работало!
Братяня, бедняга, сам поверил в собственную неуязвимость. Он так мне и говорил:
– Мы, брателло, – говорил он мне.
– Построили новую великую Хазарию, – говорил он мне.
– Новый Хазарский каганат, великую еврейскую страну, – говорил он.
– С кочевыми мобильными вооруженными силами, – говорил он.
– Все как тогда, – говорил он.
– И вообще, ты слышал, что наши люди Рокфеллеры, – говорил он.
– Все европейские королевские семьи на колу вертят? – говорил он.
– Я тебя умоляю, – говорил он.
Я, конечно, записывал. Во-первых, следствию пригодилось, когда брат оказался вражиной, во-вторых, подарил потом блокнотик Левке Гумилеву. Был такой задохлик из студентов, в лагере, – нет, уже не в пионерском, а в ГУЛАГе– а я там как раз сражался с гитлеровской оккупацией. Тыл, он ведь поважнее фронта! Ну, я задохлика заприметил, из жалости с ним блокнотиком поделился, он потом, слышал, поднялся на записках этих. А мне чего, мне не жалко!
…в общем, переоценил братюня влияние Хазарского каганата на интеллектуальный ди-с-ку-р-с новой, советской, власти. Когда за ним пришли, обосрался даже! Стоит такой, трясется, – говно по штанине течет – и кричит мне: