— Как туда добраться? — заинтересовалась Варвара.
— Прямой дороги нет! — насмешливо сказал Эйшобан. — И, увы, после наводнения 1931 года дом дал трещину. Подвал залили бетоном… И, кстати, у тебя двадцать минут, чтобы взять клад. Если нет — ты умрешь!
В руке у джинна возникли песочные часы.
— Послушай! — сказала Варвара нервно. — Я не хочу ковырять бетон! Найди мне другой клад, который можно взять!
От хохота зубастый рот Эйшобана сполз на живот.
— Другого не будет! Надо внимательно слушать: «Я найду тебе все, что ты захочешь! Но горе, если ты не пожелаешь этого взять!» Ты пожелала клад, не так ли? Вот тебе клад! Бери! Не хочешь?
— Почему не хочу? — заторопилась Варвара. — Хочу!
— Тогда быстрее! Осталось девятнадцать минут! Варвара попятилась, повернулась и побежала прочь от этого мутного чудовища. Луч фонаря прыгал по камням. Не разглядев трех низких ступенек, она слетела с них и, хотя упала на руки, ударилась лбом. Добряк, скуля, пробежал по ее спине. Варвара села, трогая лоб.
— Там тупик! Назад беги, а то я догоню! — сочувственно посоветовал кто-то рядом.
Варвара снова увидела Эйшобана. Он покачивался рядом и, подперев голову ногой (руки переползли на спину), печально смотрел на замеревшие в воздухе песочные часы.
— Не хочу никого торопить, но осталось девять минут.
Варвара, пошатываясь, встала и медленно вытянула из ножен тесак.
— Не подходи! Покрошу! — предупредила она с угрозой.
Джинн протянул руку. Варвара ощутила влагу и холод. Нож вырвался у нее из руки. Эйшобан повертел тесак и по рукоять вонзил его себе в грудь.
— Дрянь металл! — оценил он. — Жаль, ты не нашла первый клад, а то я посоветовал бы тебе второй. Отсюда два километра — прекрасная шашка дамасской работы в посеребренных ножнах. И в придачу четыре тысячи рублей, увы, обесценившимися банковскими билетами.
Варвара медленно побрела прочь, держа Добряка за ошейник. Эйшобан тек за ней по коридору, похожий на раздуваемую сквозняком белую штору. Не слушая его советов, Варвара уткнулась в глухую стену и повернула обратно.
— Я же говорил: там тупик! Я специально подарил тебе лишние тридцать секунд жизни, чтобы ты убедилась: я всегда бываю прав! — торжествующе произнес Эйшобан. — Ну а теперь время вышло! Готовься к смерти!
Варвара отшатнулась. Король джиннов стал сразу везде. Его узкий рот расширился, как воронка, и стало ясно, что, если потребуется, джинн проглотит и дикого кабана. Пес прижался к земле грудью. Внутри у него что-то клокотало и булькало.
— Добряк! — отчаянно крикнула Варвара.
Поборов страх, пес сделал резкий выпад клыками и попытался рвануть джинна сзади чуть выше пятки. Эйшобан позволил ему это сделать. Когда зубы Добряка щелкнули вхолостую, он обвил скулящего пса удлинившимися пальцами ноги и отшвырнул. Добряк зацепил кирпичи и содрал клок кожи.
Рыхлое тело джинна обволокло Варвару. Она задыхалась. Внутри джинна воздуха не было — никакого, даже самого скверного. Эйшобан больше не был туманом — он стал как слежавшееся желе или загустевший кисель. Варвара поняла, что ее ждет. Она задохнется и, мертвая, останется внутри сумасшедшего джинна, который будет переставлять ей руки и ноги, как у куклы.
Сознание Варвары стало погружаться в медлительную черноту. Внезапно что-то с силой вытолкнуло ее, и она покатилась по камням. Открыла глаза. Неужели Эйшобан ее пощадил? С чего бы?
Рядом с разъяренным джинном покачивалась тень. Когда, протекая рядом, она коснулась ноги Варвары, та ощутила приступ тошноты. Ей стало так скверно, словно кто-то пылесосом вытянул из нее душу. Она лежала и просто смотрела. Ей было все равно. К ней, подволакивая заднюю ногу, подполз Добряк и положил морду на живот. Он словно говорил: «Умрем вместе! Это все, что я могу для тебя сделать».
Джинн и страшная тень плясали, не касаясь друг друга, как две змеи. Джинн первым сделал резкий выпад, но коснуться тени не сумел: она ушла.
— Да кто ты такой? — заорал джинн. — Как ты посмел отнять у меня добычу? Я Эйшобан, король джиннов!
— А я никто.
— Как никто? — опешил джинн.
— Мы тени, лишенные плоти. Собравшиеся вместе ради мести! — Голос призрака был лишен интонаций. Казалось, слова вырезаны из влажного картона.
— А, так ты лишенец! Не смей трогать мою добычу! Она не смогла взять клад! — завопил сумасшедший джинн и, удлинив руки, как плети, атаковал лишенца градом стремительных ударов.
Варвара никогда не видела, как сражается джинн. От его рук во все стороны с сухим треском отлетали синие молнии. Ударяясь о стены, они не гасли, а отскакивали, как мячи. Снова ударялись и снова отскакивали. Камни накалялись. Варвара перевернулась на живот и торопливо поползла. Над ней все полыхало и вспыхивало.
Когда она в следующий раз обернулась, мутная фигура разделилась на семь. Тени окружили джинна, соприкоснулись руками и стали сжиматься в кольцо. Эйшобан рванулся вверх, потом вниз, но вырваться из круга не мог. Его плети лишенцу не вредили. Кольцо становилось теснее.
Варваре стало ясно, что сейчас произойдет. Лишенец сольется воедино, а джинн исчезнет.
— Пощади меня! — заскулил Эйшобан.
Тени беспощадно сближались. Джинна корчило от боли. Он то сжимался почти в точку, то расползался, как дряблая медуза. Семь теней сомкнулись грудь к груди. Голос джинна был почти не различим.
— Пожалуйста! Не убивай!
Одна из теней разжала пальцы и резко дернула руку, освобождая. Воющий от ужаса джинн метнулся в образовавшуюся брешь, врезался в стену и прошел ее насквозь, оставив сыроватое пятно.
Шесть теней повернулись к седьмой:
— Ты отпустил его. Зачем?
— Это не моя война! Пусть джинн живет!
— Мы убьем тебя! Ты не с нами!
— Невозможно убить того, кто уже мертв. И опустошить того, кто пуст, — отвечала седьмая тень.
Варвара поняла, что она единственная сохранила оттенки прежнего голоса. Другие шуршали как бумага.
Седьмая тень подплыла к Варваре. Та увидела неясный контур наклоненного к ней лица.
— Пошли! Все решится сегодня!
Тени окружили Варвару. Она поднялась, опираясь о загривок Добряка. Она вымокла. Ей было холодно. Мышцы напрягались до дрожи.
— Я никуда не пойду! — крикнула она, добавив несколько слов, которые фольклористки-второкурсницы, краснея, записывают в тетрадки по дальним деревням.
— Пойдешь! Мы заставим! Твой эйдос нам не помешает!
К ней разом протянулись шесть рук. Они вели из разных мест, но собирались в одну кисть. И кисть эта сжимала отрубленное белое крыло. Засохшая кровь на нем казалась бурой. Она сделала шаг и упала от боли. Ей стали приходить страшные, холодные мысли. Они наполняли ее и оставались внутри. Повеситься, выпить чей-то глаз, захохотать, порвать на себе одежду, грызть и кусать стекло, поднять тесак и ударить им Добряка прямо по узкой, самой любимой белой полосе на голове… Сотни мерзких мыслей.