Эллен Уоттс проделала прекрасную работу, изобразив свою клиентку жертвой, по крайней мере отчасти. Несмотря на попытки обвинителя ослабить впечатление от сочувственных показаний доктора Петридиса, она все же осталась психически неуравновешенной маленькой девочкой, запутавшейся в паутине ненависти, фантазий и насилия, сотканной подлым Манчини. Но только завтрашние показания решат судьбу женщины, которую каждый мужчина знал под другим именем и которую, несмотря ни на что, хотел спасти от наказания. В душе все они желали уберечь ее.
Завтра эта женщина будет сама говорить за себя. Ответит на вопрос, ставший для Дэвида Айшега, Мэтта Дейли и Дэнни Магуайра самым важным: «Кто ты?»
Телевизионщики выстроились вдоль Бертон-уэй до самого здания суда, словно освещали королевскую свадьбу. Сегодня Ангел Смерти должна была давать показания в судебном процессе, и в воздухе сгущалась атмосфера возбуждения и предвкушения. Люди словно ждали праздника: улыбались, шутили, устроили овацию, когда показался пуленепробиваемый «кадиллак» судьи Муньеса, и воплями и свистом проводили бронированные тюремные фургоны, в которых привезли обвиняемых. Фургоны миновали живой барьер из полицейских и исчезли в подземном гараже.
— Для них все это игра? — Мэтт Дейли в отчаянии смотрел в окно патрульной машины. Он и Дэнни каждое утро приезжали вместе. Машину любезно предоставлял старый друг Дэнни еще со времен службы в ЛАПД. — Разве они не понимают, что на кону стоят человеческие жизни? Неужели им все равно?
Дэнни хотелось ответить, что им скорее небезразличны не жизни двух убийц, а те четыре, которые были так жестоко отняты. Но он прикусил язык. Сегодняшний день обещал стать самым трудным для них, но хуже всех придется Мэтту. Если София — Лайза — обвинит себя, смертный приговор станет реальностью. Никто, даже Мэтт Дейли, не сможет тогда ее спасти.
Они вошли в зал суда, заняли свои места, не обращая внимания на любопытные взгляды зрителей на галерее. Айшег уже был в зале, и хотя индийцу трудно выглядеть бледным, сегодня ему это удалось. Он сидел, словно окаменев, как всегда безупречно одетый, в костюме от Освальда Боатенга и шелковом галстуке от Гуччи, но выглядел так, словно его вот-вот поставят к стенке.
— Вы в порядке? — шепнул Дэнни Магуайр.
Айшег коротко кивнул. Времени для дальнейших разговоров не оставалось. Пыжась, как толстый испанский павлин, судья Федерико Муньес шагнул в зал суда. Сегодня он откровенно нежился в лучах короткой славы при виде вставшей с мест публики, что говорило о значимости его прибытия. Сказать по правде, сегодня утром всем было искренне наплевать как на Судью Ужас, так и на вступительную речь Эллен Уоттс. Некоторый интерес вызвало только деловитое заявление Алвина Дюбре о том, что его клиент Фрэнки Манчини отказался давать показания: ясный признак того, что адвокат будет добиваться признания ограниченной невменяемости.
Но даже маневры защиты не привлекли особого внимания тех, кто собрался сегодня в комнате 306. Только когда было произнесено имя Софии Баста и стройная женщина, сидевшая за столом ответчиков, встала и в сопровождении пристава прошла на место свидетеля, чтобы принести присягу, зал ожил.
— Ваше полное имя, пожалуйста.
— София Мириам Баста Манчини.
Голос ее не был ни сильным, ни дрожащим, скорее низким и мелодичным, создававшим ауру мира и покоя. Дэвид, Дэнни и Мэтт вспомнили этот голос и одновременно вздрогнули.
— Мисс Баста, — мягко начала Эллен, — расскажите нам, как вы встретились с мистером Манчини. Охарактеризуйте свои с ним отношения.
— Мне было четырнадцать лет. Я жила в Нью-Йорке, в детском доме в Куинсе, а Фрэнки перевели туда из другого дома.
— И вы стали друзьями.
— Больше, чем друзьями. Я любила его.
Все взгляды были направлены на Манчини. Люди хотели увидеть его реакцию на такое заявление. Но лицо Манчини оставалось таким же царственно-бесстрастным, как всегда.
— В самом начале он был другим, — продолжала София. — Красивым, умным и обаятельным. И обращался со мной совсем иначе.
— Как же?
— Он разговаривал со мной. Слушал. И уважал меня. Никогда не пытался ко мне коснуться.
— В сексуальном смысле?
София кивнула.
— Другие мальчики и воспитатели… все они брали меня силой.
Мэтт Дейли с такой силой прикусил нижнюю губу, что из ранки потекла кровь.
— Но не Фрэнки. Он был другим и не подпускал их ко мне.
Эллен Уоттс помедлила, чтобы смысл сказанного лучше дошел до присяжных, особенно женщин.
— Хотите сказать, что подвергались насилию в этом детском доме?
София кивнула и понурилась.
— Тогда я не понимала, что это было. Думала… что так и должно быть… но Фрэнки заставил меня смотреть на вещи по-другому. Он твердил, что я прекрасна, что я особенная, не такая, как все. У меня была книга о марокканской принцессе. Мы читали ее вместе. Он сказал, что принцесса была моей бабушкой, что каким-то образом он это выяснил. Оказалось, что он многое знал о моем прошлом. Знал, что случилось с моими матерью и сестрой. Видите ли, у меня была сестра-близнец, но нас разлучили в раннем детстве.
По мере того как она говорила, с ее лицом происходило что-то странное. Глаза заволокло дымкой, взгляд потерял всякое выражение. Она словно находилась под гипнозом.
— Остальные не верили, что я происхожу из знатной семьи. Завидовали. Но Фрэнки все понимал. Он знал. И любил меня.
— София, — очень мягко вмешалась Эллен, — но теперь вы понимаете, что это неправда? И история о принцессе не имеет к вам никакого отношения? А письмо от адвоката, сообщавшее о вашей сестре Элле, придумано вами и Фрэнки, верно?
Лицо Софии на какой-то момент исказилось. И тут же, словно очнувшись от транса, она тихо сказала:
— Да. Теперь я знаю. Это все ненастоящее.
— Но в то время вы считали это правдой. Именно тогда официально сменили свое имя на София Баста, верно? Баста — фамилия марокканской семьи из романа.
— Позже мне объяснили. Да, думаю, что так.
Она выглядела сбитой с толку и очень одинокой. Мэтт не мог этого вынести. Даже Дэнни с трудом верил, что можно изобразить психическое расстройство с такой достоверностью.
— Итак, когда вы стали Софией, как стали развиваться ваши с Фрэнки отношения? Когда они стали физическими?
— Только после свадьбы. И даже тогда мы редко… он не слишком этого хотел.
— Не хотел иметь половые сношения?
— Да.
— Вы подозревали, что он может быть гомосексуалистом?
— Нет, никогда. Он любил меня и даже был страстным… в другом отношении. Вы должны понять. У меня не было жизни. Только та, которую дал Фрэнки. Он спас меня, и я ни о чем не расспрашивала. Приняла все, как есть.