— Вот и призови его с помощью искусства грамари. Назови его имя и то, почему ты вынужден призвать его, используя самый могущественный из всех языков, и он придет тебе на помощь.
Магия звучала, казалось, в каждом звуке голоса Эрагона, когда он громко призывал Фолквира, посылая свою мольбу через лесистые холмы, отделявшие их от Эллесмеры, и вкладывая в нее весь пыл своих чувств и всю ту силу, которой он теперь владел.
— Хорошо, хорошо, — удовлетворенно кивал Оромис.
Через двенадцать минут Фолквир, точно серебристый призрак, мелькнул среди деревьев, встряхивая гривой и похрапывая от нетерпения. Бока жеребца ходили ходуном после бешеной скачки.
Уже забросив ногу и вскочив на спину жеребца, Эрагон сказал:
— Я вернусь, как только смогу.
— Не торопись, делай все, что сочтешь нужным, — успокоил его Оромис.
Затем Эрагон коснулся пятками боков Фолквира и крикнул:
— Беги, Фолквир! Беги!
Конь прыгнул вперед и устремился в чащу, с удивительной ловкостью прокладывая себе путь среди сучковатых старых сосен. Эрагон направлял его, пользуясь мысленной связью с Сапфирой.
Не имея перед собой ни тропы, ни следа, в таком густом подлеске обычная лошадь, вроде Сноуфайра, скакала бы до Камня Разбитых Яиц часа три-четыре. Фолквир умудрился проделать этот путь всего за час.
У подножия базальтового монолита, на добрые сто футов вздымавшегося над лесом зеленоватым столбом невероятной толщины, Эрагон прошептал:
— Стой! — и соскользнул с коня. Сапфира была на далекой вершине Камня. Эрагон обошел монолит вокруг, пытаясь отыскать хоть какую-то возможность взобраться на вершину, но, увы: исхлестанная всеми ветрами махина казалась совершенно неприступной. В ней не было ни трещин, ни выбоин, ни каких-либо иных дефектов — во всяком случае, в пределах видимости, — которые он мог бы использовать. Вот досада!
— Ты оставайся здесь, — сказал он Фолквиру. Конь посмотрел на него своими умными глазами. — Если хочешь, пасись, но только оставайся здесь, хорошо? — Фолквир склонил голову и своими бархатными губами ласково пощипал руку Эрагона. — Да, правильно, умница! Ты просто умница, Фолквир!
Затем, упершись взглядом в вершину монолита, Эрагон собрал все свои силы и сказал на древнем языке: «Вверх!»
Только потом он понял, что, не имей он привычки летать с Сапфирой, этот эксперимент мог бы оказаться достаточно неприятным, ибо от неожиданности он мог утратить контроль над чарами и попросту разбиться насмерть. Земля вдруг унеслась у него из-под ног, а стволы деревьев словно сдвинулись, когда он взмыл сквозь густой зеленый полог леса к быстро темневшему вечернему небу. Ветви сосен, точно жадные костлявые пальцы, царапали ему лицо, пытались схватить за плечи, а он упорно пробивался к вершине скалы, на открытое пространство. Но, в отличие от ощущения полной невесомости, которое ему довелось испытать как-то во время одной из сложных воздушных фигур Сапфиры, он все время чувствовал собственный вес, словно ноги его так и остались стоять внизу, на траве.
Поднявшись над краем Камня, Эрагон усилием воли продвинулся чуть вперед и прекратил магическое воздействие, упав на поросшую мохом поверхность монолита. От усталости руки и ноги у него были как ватные; он настороженно ждал, не возникнет ли знакомая боль в спине, и вздохнул с облегчением, когда боль так и не появилась.
Вершина монолита была похожа на крепостной двор, окруженный зубчатыми сторожевыми башнями и разделенный глубокими и широкими рвами. Во рвах росли немногочисленные крохотные цветочки. В толстенных стенах «башен» виднелись черные провалы пещер. Некоторые пещеры были естественного происхождения, другие сделаны драконами, крушившими твердый базальт своими острыми когтями, точно песок. Пол в пещерах покрывал толстый слой старых костей, уже поросших лишайниками, — следами давнишних охот и пиршеств. Теперь здесь гнездились птицы — ястребы, коршуны, орлы; они внимательно следили за Эрагоном, сидя на выступах и камнях различной высоты, готовые в любой момент броситься на него, если почувствуют угрозу своему потомству.
Эрагон осторожно пробирался по лабиринту пещер, стараясь не вывихнуть колено или лодыжку и постоянно глядя под ноги. В монолите было полно незаметных и очень глубоких трещин; упасть в такую было бы равносильно смерти. Несколько раз ему пришлось взбираться на довольно высокие скалы; два раза он даже прибегнул к магии, чтобы по воздуху преодолеть нагромождение камней на своем пути.
Признаки того, что некогда здесь обитали драконы, были видны повсюду — глубокие царапины в базальте, лужицы расплавленных камней, множество померкших обесцвеченных чешуи, застрявших в трещинах, окаменевшие кучи помета. Он даже наступил на что-то острое и нагнулся, чтобы посмотреть, что это такое; оказалось, кусочек зеленой скорлупы от драконьего яйца.
На восточном краю монолита стояла самая высокая башня; в центре ее была просторная пещера, похожая на черный бездонный колодец, но только как бы положенный набок. Именно там Эрагон наконец обнаружил Сапфиру. Она свернулась клубком в углублении у дальней стены спиной ко входу, и даже издали было видно, что ее сотрясает крупная дрожь. На стенах пещеры виднелись свежие следы свирепого пламени, а повсюду вокруг — разбросанные кости, словно здесь недавно шел смертельный бой.
— Сапфира! — громко окликнул Эрагон, потому что мысли драконихи по-прежнему были для него закрыты.
Голова Сапфиры резко дернулась вверх, и она посмотрела на него так, словно видела впервые; зрачки ее казались узенькими черными щелками — из-за светившего прямо у Эрагона за спиной закатного солнца. Она глухо рыкнула и отвернулась, содрогнувшись всем телом и слегка приподняв левое крыло. Но Эрагон успел увидеть длинную рваную рану у нее на верхней части бедра и похолодел от ужаса.
Он знал, что Сапфира ни за что не позволит ему подойти к ней, и поступил так же, как Оромис с Глаэдром: опустился на колени среди раздробленных и сокрушенных костей и стал ждать. Он ждал, не произнося ни слова, не шевелясь, пока у него совершенно не онемели ноги, а руки не перестали сгибаться от холода. И все же он с радостью платил эту цену, раз так было нужно, чтобы получить возможность помочь Сапфире.
Через какое-то время дракониха наконец заговорила:
«Я вела себя глупо».
«Мы все порой ведем себя глупо», — поспешил Эрагон успокоить ее.
«От этого не легче, когда твой черед оставаться в дураках».
«Да, наверное».
«Я всегда знала, что делать! Когда умер Гэрроу, я знала, что самое правильное — броситься вдогонку за раззаками. Когда умер Бром, я знала, что нужно отправиться в Гиллид, а оттуда — к варденам. А когда умер Аджихад, я знала, что ты должен принести клятву верности Насуаде. Путь всегда был мне ясен. Но только не сейчас. Сейчас я совершенно запуталась».
«В чем, Сапфира?»
Она не ответила и вдруг спросила:
«Ты знаешь, почему это место называется Камнем Разбитых Яиц?»