— Прошу прощения, — оскорбилась Лукреция. — Адам, не кажется ли тебе…
— Помолчи, Лукреция, — резко оборвал ее Кавано. — Я хочу выслушать то, что скажет Лила. — Кавано не сводил с нее глаз. Он смотрел на нее из-под своих густых бровей, но в этом взгляде не было злости. Скорее происходящее его забавляло или, по меньшей мере, удивляло. — Почему, с твоей точки зрения, мне не следовало бы жениться на Лукреции? Мы давно с ней близко знакомы.
— И даже более того, дорогой, — вставила Лукреция. Но Адам взглядом призвал ее к молчанию.
Он снова повернулся к Лиле.
— Лукреция с сочувствием относится к моему нынешнему положению. Чем бы это ни кончилось, она согласна жить со мной.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь «чем бы это ни кончилось»?
— Я могу оказаться несостоятельным в сексуальном плане.
— Неужели необходимо обсуждать настолько интимные вещи с наемным работником? — Вопрос Лукреции прозвучал с откровенным раздражением.
Адам метнул в нее очередной тяжелый взгляд.
— Я сам решу, как мне поступить, Лукреция. Если не можешь молчать, выйди из комнаты.
Она предпочла остаться, но неодобрительно поджала губы.
— Лукреция согласна выйти за меня замуж, несмотря на то, что я не смогу зачать ребенка, — спокойно объяснил он Лиле. — Она добра. Вне всякого сомнения, красива. Это образованная, приятная, умная женщина. Почему же мужчине, особенно если он находится в таком положении, как я, не радоваться, если такая женщина соглашается выйти за него замуж?
Лила вздернула подбородок и с вызовом тряхнула волосами.
— Если ты собираешься совершить величайшую ошибку в своей жизни, меня это не касается.
Лукреция снова открыла было рот, чтобы запротестовать, но Адам посмотрел на нее с такой откровенной угрозой, что у бедняжки затряслись от обиды губы.
— Так почему же ты считаешь, что женитьба на Лукреции стала бы большой ошибкой?
— Помни, ты сам напросился, — предупредила его Лила.
— Я не забуду.
— Ладно, — начала Лила и глубоко вздохнула. — Она действует не в твоих интересах. Она обращается с тобой как с младенцем, сюсюкает, носится с тобой, обхаживает тебя.
— Ну и что же в этом плохого?
— Все плохо.
— Ты не считаешь, что с мужьями нужно носиться?
— Определенно, нет, если мужья пребывают в твоем состоянии и находятся на данной стадии лечения. Как только ты снова станешь здоровым человеком, ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится, и я поприветствую любую дурочку, способную забыть о себе ради мужчины. Но именно сейчас тебя необходимо подстегивать, заводить, тормошить…
— Другими словами, она должна со мной обращаться так, как ты.
— Совершенно верно! То, что делает сейчас Лукреция, это отлично, если ты согласен всю свою жизнь лежать, принимать бокалы с мартини из ее рук и есть с ложечки, которую она будет подносить к твоим губам. Если ты мечтаешь о такой жизни, то я не вправе спорить с твоим решением. Если тебе хочется увидеть, как твой великолепный мускулистый торс заплывет жиром, мышцы на ногах высохнут, а руки станут дряблыми оттого, что ты ими не пользуешься, отлично. Отправляйся с ней к алтарю и скажи священнику «да».
Но если ты хочешь снова стать прежним Адамом Кавано, хочешь ходить, бегать, кататься на лыжах, подниматься в горы, — а ты мне говорил, что именно этого ты и хочешь, — тогда тебе лучше было бы послать ее подальше.
— Адам!
Лила не обратила внимания на возмущенное восклицание Лукреции и продолжала:
— Прежде чем ты примешь окончательное решение, подумай вот о чем. Когда начнется лыжный сезон и все ее дружки отправятся в Сент-Мориц, что будет с тобой? А? Я тебе скажу. Ты останешься в одиночестве. Брошенный. Потому что Лукреция тоже отправится в Сент-Мориц. И ты сам заставишь ее уехать, потому что тебя будет мучить чувство вины, ведь она столь многим пожертвовала ради тебя. Ты останешься лежать в спальне на попечении единственного слуги, который будет презирать тебя за твою слабость и не будет торопиться и бежать со всех ног, когда ты звонком попытаешься его вызвать.
И пока твоя замечательная красавица жена будет наслаждаться горными склонами — и инструкторами тоже, потому что новизна ее благородного жеста несколько приувянет, и она уже начнет думать, что совершила неудачную сделку, — ты будешь валяться в кровати бесполезный и беспомощный. Ты начнешь мучить самого себя, гадая, с кем она и чем занимается. Ты станешь с тоской вспоминать те денечки, когда сам знакомился с девушками на склонах гор, а потом вел их к себе, чтобы поразвлечься. Ты будешь тосковать по тому времени, когда ты управлял огромной компанией, и люди не могли не восхищаться твоей энергией.
Со временем Лукреция начнет все чаще уезжать — то походить под парусом, то поохотиться, то встретиться с любовником. А потом настанет день, когда быть женой инвалида-паралитика станет немодно, и она с тобой разведется и уйдет, вполне вероятно, прихватив с собой несколько твоих миллионов. И Лукреция не будет сомневаться, что честно заработала эти деньги, потратив на тебя столько времени и энергии.
— Нет… Я не могу стоять здесь и выслушивать… Это уже переходит всякие границы…
— Ты можешь уйти, когда тебе захочется, Лукреция, — осторожно посоветовал Адам.
— Что? Я даже подумать не могу оставить тебя наедине с этой извращенкой! Она явно не в себе.
— Ничего подобного, — не удержалась Лила. — А что до того, что я останусь с ним наедине, то я провела здесь несколько недель до вашего появления.
Щеки Лукреции залил яркий румянец.
— Что она хочет этим сказать, Адам?
— Призови на помощь свое воображение, Лукреция, — ответил он.
— Ты и в самом деле предавался… предавался…
— Сексуальным развлечениям. Что, не можете этого произнести? — поддразнила ее Лила. — Он меня целовал. И не однажды.
— Не только целовал, но и наслаждался этим, — мягко добавил Адам. — Очень.
Лукреция лишилась дара речи, уловив подтекст этих шепотом произнесенных слов. И Лила тоже. Она встретилась взглядом с Адамом, и прошло некоторое время, прежде чем девушка смогла продолжать:
— Что возвращает нас к вопросу о сексе.
— Неужели? — Адам улыбнулся ей своей очаровательной, дерзкой улыбкой, придававшей ему сходство с пиратом.
— Ведь, собственно, об этом и идет речь, верно? — Вопрос Лилы прозвучал риторически. Она говорила так, словно была с Адамом наедине. — Ты боишься, что если не схватишь первую попавшуюся женщину, согласившуюся выйти за тебя замуж, то больше никогда тебе такой случай не подвернется. Адам, — серьезно сказала Лила, — если бы я верила в искренность Лукреции, я бы собственноручно приколола ей на грудь медаль за самопожертвование. Но на твоем месте я бы подумала над тем, почему она так легко согласилась не иметь детей.