– Задница он ослиная, если хочешь знать мое мнение, – сказал Оливер. – Но врач, судя по всему, классный.
– Да, – согласилась Шейла. – Жаль только, что оперировал не он, а тот, другой.
Теперь Деймон находился в каменной комнате с низким сводчатым потолком. Комната располагалась на последнем этаже здания. Он понимал, что его поместили в специальную палату. С того места, где он лежал, можно было увидеть ярко освещенное помещение, где, судя по всему, веселились на вечеринке медсестры и их приятели. Участники веселья пили, ели и оживленно болтали. Из нескольких кассетных магнитофонов доносилось монотонное звучание похоронной музыки. Какой-то молоденький врач из числа гостей сказал: «Это – подлинный шедевр. Я приобрел его сегодня. Мелодия написана к похоронам принца Альберта Бельгийского. Мне пришлось отдать двести баксов, но запись того стоит».
Деймон сказал Шейле, или ему показалось, что он это сказал:
– Попроси их заткнуть эту проклятую музыку.
Шейла витала над ним, то появляясь перед глазами, то исчезая из его сознания вовсе.
В одной комнате с ним лежал какой-то старец. Мускулистый молодой негр, похожий в своей майке-безрукавке на боксера, злобно колотил кулаками по животу и груди старика. Деймон понимал, что от подобного обхождения старец должен умереть. И старик вскоре действительно умер. Знал Деймон и то, что должно было произойти после этого. Однако его руки были накрепко привязаны к кровати, и он ничего не мог предпринять. Труп старика увезли, и негр, развернувшись к Деймону, стал яростно избивать его. Мускулистые руки работали, словно два громадных рычага. Время от времени негр прекращал избиение и почему-то принимался брить Деймона с помощью старинной опасной бритвы. Сделав движение бритвой, он наклеивал на щеку Деймона полоску пластыря и с помощью шариковой ручки записывал на нем день и час. После этого негр опять принимался избивать его. Деймон не мог даже кричать, бесстрастно принимая мысль о том, что черный должен его прикончить.
Но из ярко освещенной комнаты раздался взрыв смеха, и кто-то произнес:
– Мы опаздываем на вечеринку. Оставь его на завтра. Его повезли – он не мог сказать куда, – и все ушли, весело болтая. Деймон остался один. Ему в глаза, причиняя сильную боль, били яркие лучи света. Над ним снова проплыла Шейла.
– Ты должна забрать меня отсюда, – сказал он, каким-то образом понимая, что с его губ не слетело ни единого слова.
– Дорогой, – как ему показалось, произнесла Шейла, – люди платят большие деньги за то, чтобы умереть в этой палате.
– В таком случае, – продолжил беззвучно Деймон, – пусть от меня хотя бы уберут черного. Он намерен меня убить. Меня многие хотят убить. Тебе следует обратиться в полицию. Попроси Оливера позвонить в «Тайме» – он знает там кое-кого. И тебе надо отсюда смываться. Они и тебя прикончат.
Шейла уплыла, а Деймон попытался уснуть, но яркий, бьющий в глаза свет не позволял это сделать. На стене палаты висели большие часы, но время на них шло назад и очень быстро. Движение стрелок было заметно с первого взгляда. «Они хотят одурачить меня со временем, – подумал Деймон, – чтобы я не знал, ночь на улице или день. Наверное, это не что иное, как новая утонченная пытка».
– Роджер не говорит, – сказала Шейла Оливеру, – но каким-то образом он ухитрился дать мне понять, что ему требуется ручка и лист бумаги. Хорошо, что процедура с ангиограммой удалась, по крайней мере до этого момента.
Мне кажется, он чуть-чуть окреп. Роджер способен удержать в руках перо и даже кое-как общаться. То, что он царапает, разобрать практически невозможно, но мне удалось понять пару слов. Роджер считает, что какой-то черный медбрат пытается его убить. На самом деле этот человек делает то, что ему приказано – массаж Роджеру, чтобы размять образующуюся в легких мокроту, иначе ее невозможно отсосать. Это облегчает Роджеру дыхание. Но как ему это объяснить? Он ведь ничего не соображает. Деймон, насколько я знаю, вовсе не расист, но все мы в глубине души… возможно, мыслим иррационально… – Она с безнадежным видом пожала плечами. – Одним словом, я попросила заведующего отделением реанимации убрать темнокожего от Роджера. У мужа и без этого достаточно тревог. Теперь выяснилось, что в первый день они сделали ему двадцать шесть переливаний крови. Никто не понимает, как он еще живет. Теперь у Роджера отказали почки, и его должны подключить к какому-то аппарату. Гемодиализ, говорят они. Однако врач, который за это отвечает, может приступить к делу только завтра утром. Кроме того, им побыстрее надо извлечь из гортани трубку и сделать ему трахеотомию. Если этого не сделать, то голосовые связки могут сильно пострадать. Первое обнадеживающее заявление.
В тоне Шейлы прозвучала горькая ирония. Сделав паузу, она продолжила:
– Это означает, что, по их мнению, у Роджера сохранились кое-какие шансы, и медики хотят, чтобы он мог говорить, если их надежды оправдаются. Но специалист по трахеотомии появится только в понедельник, то есть через четыре дня. Не слишком ли поздно? Разве могли мы предположить, что в таком солидном заведении нельзя найти нужного специалиста сразу? И чего стоят все газетные россказни о том, как проводят трахеотомию на полу кабака с помощью перочинного ножа, чтобы спасти бедолаг, подавившихся непрожеванным куском бифштекса. Они здесь даже не могут прийти к согласию, как называть операцию. Одни доктора говорят «трахеотомия», другие «трахеотомия». – Сказав это, Шейла недоуменно покачала головой. – Название имеет огромное значение. Может быть, замена «о» на «с», и наоборот, полностью меняет значение слова. Откуда мне знать? Теперь я жалею о том, что в молодости изучала детскую психологию, а не медицину. Будь я врачом, сделала бы все, чтобы изменить характер работы этой до ужаса неповоротливой больничной машины.
Оливер молча выслушал ее тираду. Он видел Деймона уже несколько раз и беседовал с врачами и с благожелательными медицинскими сестрами. Вид друга внушал ему серьезные опасения, но в то же время Оливер был склонен считать, что врачи делают все как надо, и верил словам медиков о том, что коль скоро Деймон сумел пережить несколько первых критических дней, то в конечном итоге он скорее всего поднимется. Ежедневно беседуя по телефону с братом, он в меру своего понимания как можно подробнее рассказывал тому о методах лечения, применяемых к другу. Брат уверял, что врачи делают все, что положено в таких случаях. Оливеру казалось, что Шейла начинает терять контроль над собой. Она похудела, ее прекрасные темные волосы, утратив присущий им блеск, уныло свисали на плечи, черты лица заострились. Шейла всегда отличалась своей речью – краткой, четкой и уверенной. Те бессвязные тирады, с которыми она начала выступать сейчас, пугали Оливера. Ему казалось, что цельная натура этой женщины раскалывается на сотни мелких, не поддающихся контролю фрагментов. Рядом с ним теперь находилась иная, незнакомая женщина. Ему не хватало мужества предложить Шейле покинуть больницу на два-три дня, что принесло бы пользу как ей, так и Роджеру. Атмосфера отделения реанимации оказалась губительной для обоих супругов. Но Оливер знал, что не сможет предложить ничего подобного. Шейла подумает, будто он предлагает ей бежать и предать мужа.