– Мистер Эдвард Розьер, – ответил молодой человек, затем он сел и стал дожидаться появления хозяйки дома.
Читатель, может быть, еще не забыл, что мистер Розьер был звездой первой величины американской колонии в Париже, и, возможно, даже помнит, что звезда эта время от времени исчезала с парижского небосклона. Несколько зим мистер Розьер провел частично в По и, так как имел привычку следовать раз заведенному обыкновению, то, скорее всего, продолжал бы и впредь посещать зимой этот великолепный курорт. Однако летом 1876 г. произошла случайная встреча, изменившая не только течение его мыслей, но и весь распорядок жизни. Пробыв с месяц в Верхнем Энгадине, он встретил в Сент Морице прелестную девушку. Мистер Розьер сразу удостоил ее своим вниманием: он с первого взгляда узнал в ней ту маленькую богиню домашнего очага, которую давно уже искал. Поскольку он никогда не поступал опрометчиво и всегда вел себя крайне осторожно, то воздержался от объяснения в любви, но, когда они расстались, – юная леди возвратилась в Италию, а ее поклонник проследовал в Женеву, где, как это было заранее условлено, присоединился к своим друзьям, – он почувствовал, что если больше ее не увидит, то сердце его будет навек разбито. Проще всего было отправиться осенью в Рим, где в кругу семьи проживала мисс Озмонд. Мистер Розьер пустился в путь и в первых числах ноября прибыл в итальянскую столицу. Вся затея оказалась как нельзя более приятной, хотя и потребовала от молодого человека известного героизма. Поселившись в Риме в столь неурочное время, он легко мог стать жертвой миазмов, таившихся в римском воздухе, который в ноябре, как известно, пагубен. Но смелым сопутствует удача, и по прошествии месяца наш искатель приключений, принимавший три грана хинина в день, не имел причин сетовать на свое безрассудство. Он провел этот месяц весьма плодотворно – тщетно пытался отыскать в Пэнси Озмонд хотя бы малейший изъян. Все в ней было так прелестно закруглено, во всем чувствовалась такая законченность – право же, она была настоящим произведением искусства. Подолгу предаваясь любовным грезам, он мечтал о ней, совсем как о пастушке из дрезденского фарфора. И, безусловно, в мисс Озмонд, которую он узнал в расцвете ее юной прелести, был некий оттенок рококо; Розьер, питавший к упомянутому стилю особое пристрастие, не замедлил его оценить. Что Розьер предпочитал творения этой в общем легкомысленной эпохи всем прочим, можно было заключить уже из того, с каким вниманием он рассматривал гостиную мадам Мерль, где, хоть и имелись образцы всех стилей, полнее всего были представлены последние два столетия. Не теряя времени, Розьер вставил в глаз монокль, и, оглядевшись, воскликнул: «Ого! А вещи у нее очень и очень недурны». Небольшая комната была вся заставлена мебелью; в глаза прежде всего бросались поблекшие шелка и бесчисленные маленькие статуэтки, грозившие при каждом неосторожном движении полететь на пол. Розьер встал с места и начал мягкой поступью бродить по комнате, склоняясь то над столиком с всевозможными безделушками, то над подушечками с рельефно выступающими на них княжескими гербами. Когда в комнату вошла мадам Мерль, Розьер стоял чуть ли не уткнувшись носом в прикрепленный к камчатной салфетке на камине волан из венецианских кружев. Приподняв его кончиками пальцев, молодой человек словно бы к нему принюхивался.
– Старинные венецианские, – сказала мадам Мерль. – Неплохие кружева.
– Они слишком хороши для камина. Вам следует их носить.
– Говорят, на вашем камине в Париже и не то еще видали.
– Но я, к сожалению, не могу носить свои кружева, – ответил с улыбкой гость.
– Почему бы и нет! А у меня, если я пожелаю носить кружева, найдется кое-что и получше.
Розьер обвел любовным взглядом комнату.
– У вас очень хорошие вещи!
– Не спорю, но я их ненавижу.
– Не хотели бы вы от них избавиться? – спросил без промедления гость.
– Нет. Хорошо, когда есть что ненавидеть, можно дать выход дурным чувствам.
– Я свои вещи люблю, – сказал Розьер, все еще разгоряченный сделанными им только что открытиями. – Но я не для того пришел к вам, чтобы говорить о ваших или моих вещах. – Немного помолчав, он с большой нежностью произнес: – Мисс Озмонд дороже мне всех драгоценных bibelots [133] Европы.
Мадам Мерль широко открыла глаза.
– Вы пришли с тем, чтобы мне это сообщить?
– Я пришел просить у вас совета.
Она смотрела на него дружелюбно насупившись, поглаживая крупной белой рукой подбородок.
– Влюбленный мужчина в советах, как известно, не нуждается.
– Не скажите, он может попасть в затруднительное положение. С влюбленными мужчинами такое происходит сплошь и рядом. Я бывал влюблен, и по себе это знаю. Но я никогда не был так влюблен – никогда! Мне крайне важно знать, что вы думаете о моих шансах? Боюсь, в глазах мистера Озмонда я не слишком… не слишком ценное приобретение.
– Вы хотите, чтобы я вам посодействовала? – спросила, скрестив на груди свои великолепные руки и чуть вздернув левый уголок красиво очерченного рта, мадам Мерль.
– Если бы вы замолвили за меня словечко, я был бы бесконечно вам признателен. Мне не хотелось бы нарушать покой мисс Озмонд, пока я не буду уверен в согласии ее отца.
– Вы очень осмотрительны, это говорит в вашу пользу. Но вы довольно самонадеянно решили, что в моих глазах вы настоящее сокровище.
– Вы всегда были так добры ко мне, – сказал молодой человек, – оттого я к вам и пришел.
– Я всегда добра к тем, у кого хороший Людовик Четырнадцатый. В наше время это большая редкость, чего только за него не получишь.
Хоть мадам Мерль и вздернула левый уголок рта в знак того, что это шутка, Розьер смотрел на нее очень настороженно, даже опасливо.
– А я-то воображал, что нравлюсь вам сам по себе.
– Так оно и есть, но, с вашего разрешения, мы не будем вдаваться в подробности. Прошу простить меня, если мои слова звучат несколько покровительственно, – я нахожу, что вы милы и с головы до ног джентльмен. Но хочу напомнить вам, что не я решаю судьбу Пэнси Озмонд.
– Этого я и не предполагал. Но мне казалось, вы близки с ее семьей, и у меня явилась мысль, что вы можете на них повлиять.
Мадам Мерль задумалась.
– Кого вы называете ее семьей?
– Ее отца, естественно, и, простите, не знаю как перевести, ее belle-mère. [134]
– Мистер Озмонд, несомненно, ее отец, но жену его вряд ли можно назвать членом семьи Пэнси. Во всяком случае, замужество девочки не имеет к ней никакого отношения.
– Жаль, – вздохнув, сказал с подкупающим чистосердечием Розьер. – Думаю, миссис Озмонд отнеслась бы ко мне благосклонно.