– Очень может быть – особенно, если бы муж ее отнесся к вам неблагосклонно.
– Они так по-разному на все смотрят? – Он удивленно поднял брови.
– На все. Ни в чем не сходятся.
– Жаль, – сказал Розьер. – Мне очень жаль, что так все обстоит. Но это ее дело. Она очень привязана к Пэнси.
– Да, к Пэнси она очень привязана.
– И Пэнси ее очень любит. Она сказала мне, что любит ее совсем как родную мать.
– Значит, вы все же вели с бедной малюткой задушевные разговоры. Сообщили ли вы ей о своих намерениях?
– Упаси бог! – вскричал Розьер, воздевая свою облитую перчаткой руку. – Упаси бог! Сначала я должен знать, совпадают ли они с намерениями ее родных.
– Вы всегда так примерно ведете себя? У вас превосходные принципы, вы во всем следуете правилам хорошего тона.
– Вы, кажется, смеетесь надо мной, мадам Мерль, – пробормотал молодой человек, откидываясь на спинку кресла и разглаживая свои усики. – Этого я от вас не ожидал.
Она покачала головой с видом человека, который знает, что говорит.
– Вы ко мне несправедливы. По-моему, поведение ваше свидетельствует об отменном вкусе; вы подражаете лучшим образцам. Таково, по крайней мере, мое мнение.
– Зачем же я стану волновать ее понапрасну? Я слишком ее люблю, – сказал Нэд Розьер.
– В общем, я рада, что вы решили посоветоваться со мной, – сказала мадам Мерль. – Предоставьте на время все это дело мне; думаю. я смогу вам помочь.
– Выходит, я правильно поступил, что пришел к вам! – радостно воскликнул гость.
– Да, вы поступили умно, – проговорила значительно более прохладным тоном мадам Мерль. – Но, сказав, что я могу вам помочь, я имела в виду – только при условии, если ваши притязания того заслуживают.
Давайте разберем, есть ли у вас для этого основания.
– Видите ли, я человек крайне добропорядочный, – ответил вполне серьезно Розьер. – Не буду утверждать, что у меня нет недостатков, но пороков у меня нет.
– Пока вы перечислили то, чего у вас нет. При этом неизвестно еще, что считать пороками. А каковы ваши добродетели? Что у вас есть? Чем вы располагаете, помимо ваших испанских кружев и дрезденских чашек?
– Кругленькой суммой – у меня небольшое состояние, которое дает мне около сорока тысяч франков годового дохода. При моем умении распорядиться тем, что у меня есть, мы сможем жить припеваючи.
– Припеваючи – нет; сносно – пожалуй. Но и это в зависимости от того, где вы обоснуетесь.
– В Париже, разумеется. Я, во всяком случае, предпочел бы жить в Париже.
Мадам Мерль вздернула левый уголок рта.
– Блистать там вы не сможете – иначе пришлось бы пустить в ход ваши чашки, а они, как известно, бьются.
– Но мы и не хотим блистать. Достаточно того, что мисс Озмонд всегда будет окружена милыми вещами. Когда сама девушка так мила, она может позволить себе даже дешевый faience. [135] И носить она должна только муслин – белый, без намека на узор, – проговорил Розьер мечтательно.
– Ну, намек-то вы могли бы уж ей разрешить. Впрочем, сама она была бы чрезвычайно признательна вам за ваши идеи.
– Уверяю вас, мои идеи правильные, и я уверен, она бы их одобрила. Она все понимает. За то я ее и люблю.
– Она очень хорошая девочка – опрятна донельзя и к тому же весьма грациозна. Но, насколько мне известно, отец ничего не может дать за ней.
Розьер и глазом не моргнул.
– А я ни на что и не претендую. И все же позволю себе заметить, что живет он как человек со средствами.
– Деньги принадлежат его жене; у нее большое состояние.
– Миссис Озмонд очень любит свою падчерицу; вероятно, ей захочется что-нибудь для нее сделать.
– Для томящегося от любви пастушка у вас весьма трезвый взгляд! – воскликнула, рассмеявшись, мадам Мерль.
– Я знаю цену dot. [136] Могу обойтись и без него, но цену ему знаю.
– Миссис Озмонд, – продолжала мадам Мерль, – предпочтет, наверное, приберечь деньги для собственных детей.
– Для собственных? У нее их нет.
– Но могут появиться. У нее был уже мальчик, правда, бедняжка умер шестимесячным младенцем два года назад. Так что, возможно у нее еще будут дети.
– Желаю ей этого от всей души, – только бы она была счастлива. Она прекрасная женщина.
Мадам Мерль ответила не сразу.
– О ней многое можно сказать. Зовите ее прекрасной, если вам так угодно! Но, строго говоря, у нас еще нет доказательств, что вы – parti. [137] Отсутствие пороков вряд ли служит источником дохода.
– Извините меня – иногда служит, – проявив немалую проницательность, возразил Розьер.
– Супруги, живущие на доходы с невинности, как это трогательно!
– Мне кажется, вы меня недооцениваете.
– Вы не столь уж невинны? – проговорила мадам Мерль. – Но шутки в сторону. Сорок тысяч франков в год и добрый нрав впридачу, безусловно, заслуживают внимания. Не скажу, что за это следует ухватиться, но бывают предложения и хуже. Однако мистер Озмонд склонен, вероятно, думать, что может рассчитывать на лучшее.
– Он-то может, но может ли его дочь? Что может быть лучше для нее, чем выйти замуж за человека, которого она любит? А дело в том, что она ведь любит, – докончил, разгорячась, Розьер.
– Да. Я это знаю.
– Значит, я правильно сделал, что пришел к вам, – вскричал молодой человек.
– Но вы откуда это знаете, если не спрашивали ее?
– В таких случаях не надо ни спрашивать, ни говорить. Как вы сами сказали, мы невинная пара. А вот как это узнали вы?
– Хотя я отнюдь не невинна? Благодаря своей искушенности. Предоставьте это дело мне. Я разузнаю для вас, как все обстоит.
Розьер поднялся с места и стоял, поглаживая шляпу.
– Отчего же так безучастно? Не только разузнайте, но, пожалуйста, помогите сделать так, чтобы все обстояло как надо.
– Я сделаю, что могу. Постараюсь представить ваши достоинства в самом выгодном свете.
– Буду бесконечно вам благодарен. А я тем временем попытаю счастья у миссис Озмонд.
– Gardez-vous-en bien! [138] – Мадам Мерль вмиг поднялась. – Не вмешивайте ее в это, иначе вы все испортите.