– Вы правы, я перемудрил, но мне и в самом деле показалось, будто она пытается завлечь меня. Простите – это все мое испорченное воображение.
– Вы страшно самонадеянны. Генриетта не имела на вас никаких видов, и ей в голову не могло прийти, что вы способны ее в этом заподозрить.
– Н-да, с такими женщинами, как она, надо быть тише воды, ниже травы, – смиренно сказал Ральф. – Поразительная особа. Она невероятно обидчива – особенно если учесть, что другие, по ее мнению, обижаться не должны. Она входит в чужие двери, не постучав.
– Да, – согласилась Изабелла, – она не хочет признавать дверные молоточки. Или, скорее всего, считает их излишней роскошью. Она считает, двери должны быть распахнуты настежь. Но я все равно люблю ее.
– А я все равно считаю крайне бесцеремонной, – откликнулся Ральф, естественно несколько смущенный тем, что дважды уже ошибся относительно мисс Стэкпол.
– Знаете, – улыбнулась Изабелла, – боюсь, она оттого мне так и нравится, что в ней есть что-то плебейское.
– Она была бы польщена, услышав ваши слова!
– Ну, ей я выразила бы это иначе. Я сказала бы – оттого, что в ней много от «народа».
– Народ? Что вы знаете о народе? Что она о нем знает, если уж на то пошло?
– Генриетта – очень много, а я достаточно, чтобы почувствовать, что она в какой-то степени порождение великой демократии, Америки, американской нации. Я не утверждаю, будто она воплощает все ее стороны, но этого нельзя и требовать. Тем не менее она ее выражает, дает о ней весьма живое представление.
– Значит, мисс Стэкпол нравится вам из патриотических соображений. Ну а у меня, боюсь, по тем же соображениям, вызывает решительный протест.
– Ах, – сказала Изабелла, как-то радостно вздыхая, – мне очень многое нравится: я принимаю все, что забирает меня за живое. Если бы это не звучало хвастливо, я, пожалуй, сказала бы, что у меня очень разносторонняя натура. Мне нравятся люди, во всем противоположные Генриетте, – хотя бы такие, как сестры лорда Уорбертона. Пока я смотрю на этих милых сестер Молинью, они кажутся мне чуть ли не идеалом. А потом появляется Генриетта, и сразу же побеждает меня, и не столько тем, что она есть, как всем тем, что стоит за нею.
– Вы хотите сказать, что вам нравится ее вид сзади, – вставил Ральф.
– А она все-таки права, – ответила ему кузина. – Вы никогда не станете серьезным человеком. Я люблю мою большую страну, раскинувшуюся через реки и прерии, цветущую, улыбающуюся, доходящую до зеленых волн Тихого океана. От нее исходит крепкий, душистый, свежий аромат. И от одежды Генриетты – простите мне это сравнение – веет тем же ароматом.
К концу этой речи Изабелла чуть зарделась, и румянец вместе с внезапным пылом, который она вложила в свои слова, был ей так к лицу, что, когда она кончила, Ральф еще несколько секунд стоял улыбаясь.
– Не знаю, зелены ли волны Тихого океана, – сказал он, – но у вас очень живое воображение. Что же касается вашей Генриетты, то от нее разит Будущим, [28] и запах этот только что не валит с ног.
После этого случая Ральф принял решение не перетолковывать высказываний мисс Стэкпол, даже когда они будут прямым выпадом против него. Он напомнил себе, что люди в ее представлении простые, однородные организмы, он же, являясь образцом извращенной человеческой натуры, вообще не имеет права общаться с нею на равных. Решению своему он следовал с таким тактом, что, возобновив с ним беседы, эта юная американка получила возможность беспрепятственно упражнять на нем свой талант по части дотошных опросов, в которых главным образом и выражалось ее доверие к избранному лицу. Таким образом, если принять во внимание, что Изабелла, как мы видели, ценила Генриетту, сама же Генриетта высоко ценила свободную игру ума, свойственную, по ее мнению, им обеим, так же как вполне одобряла спокойное достоинство мистера Тачита и его благородный, употребляя ее собственное определение, тон, – итак, если принять все это во внимание, жизнь мисс Стэкпол в Гарденкорте была бы весьма отрадной, если бы она не ощущала острую неприязнь со стороны маленькой пожилой дамы, с которой, как она сразу поняла, ей придется «считаться», как с хозяйкой дома. Правда, Генриетта быстро обнаружила, что ее обязанности по отношению к ней будут необременительны: миссис Тачит нимало не заботило поведение гостьи. Она заявила Изабелле, что приятельница ее – авантюристка и к тому же скучна – авантюристки, как правило, куда занятнее, – и выразила удивление, что та подружилась с подобной особой, однако тут же добавила, что Изабелла вольна сама выбирать себе друзей и что она отнюдь не требует, чтобы они все ей нравились, так же как не собирается навязывать Изабелле тех, кто нравится ей.
– Если бы ты встречалась только с теми, кто мне по нраву, круг твоих знакомых был бы очень мал, – откровенно призналась миссис Тачит. – Мне редко кто нравится, во всяком случае не настолько, чтобы рекомендовать тебе кого-нибудь в друзья. Рекомендация – дело серьезное. А твоя мисс Стэкпол мне не по вкусу – мне все в ней претит: и говорит она излишне громко, и смотрит на вас так, словно вам приятно смотреть на нее, когда вам этого вовсе не хочется. Не сомневаюсь, она всю жизнь провела в меблированных комнатах и гостиницах, а я не выношу развязных манер и бесцеремонности подобных общежительств. Ты, верно, считаешь, что мои собственные манеры тоже оставляют желать много лучшего, тем не менее мне они куда больше нравятся. Мисс Стэкпол знает, что я не терплю гостиничного уклада жизни, и не выносит меня за то, что я его не терплю, – ведь она считает его высшим достижением человечества. Будь Гарденкорт гостиницей или пансионом, он показался бы ей намного милей. А по мне, в нем, пожалуй, одним постояльцем больше, чем следует! Нам с ней не сойтись ни в чем, да не стоит и пробовать.
Миссис Тачит не ошиблась, предположив, что не внушает приязни Генриетте, однако не вполне точно определила причину ее нерасположения. Дня два спустя после приезда мисс Стэкпол хозяйка Гарденкорта поделилась с присутствующими своими воспоминаниями – весьма язвительными – об американских гостиницах, вызвав поток возражений со стороны корреспондентки «Интервьюера», которая, будучи по долгу службы хорошо знакома со всеми видами караван-сараев в западном полушарии, решительно заявила, что американские гостиницы – лучшие в мире. Миссис Тачит, еще не остывшая после недавних схваток с коридорными, выразила убеждение, что хуже их нет на свете. Ральф, со своей выработанной опытом мягкостью, попытался перекинуть мост через разверзшуюся пропасть, высказав предположение, что истина лежит посередине, и предложив аттестовать обсуждаемые заведения как вполне удовлетворительные. Однако мисс Стэкпол с возмущением отвергла эту попытку содействовать разрешению спора. Удовлетворительные! Как бы не так! Если американские гостиницы не желают признать лучшими в мире, пусть считают худшими! Американская гостиница удовлетворительной быть не может!