– Мне кажется, она процветает, – сказал он. – Едет в Париж с бывшим уланом. Если она ищет, о чем ей писать, – достаточно изобразить сей эпизод.
– Эта поездка, конечно, выходит за рамки того, что принято, – отвечала Изабелла, – но если вы хотите сказать, имея в виду Генриетту, что такое путешествие не вполне невинно, то вы глубоко заблуждаетесь. Вам, видно, никогда ее не понять!
– Прошу прощения, я превосходно ее понимаю. Вначале я, действительно, ее не понимал, но сейчас у меня сложилось о ней четкое представление. А вот у Бентлинга оно вряд ли есть, и, боюсь, его ждет немало сюрпризов. О, я вижу вашу Генриетту насквозь!
В последнем Изабелла отнюдь не была уверена, но воздержалась от дальнейших возражений – все эти дни она старалась обходиться с кузеном необычайно милостиво.
Однажды после полудня – не прошло еще недели с отъезда мадам Мерль – она сидела, листая книгу, которая не слишком ее занимала. Из глубокой оконной ниши, в которой она расположилась, был виден унылый, залитый дождем сад, а так как библиотека помещалась в боковом крыле, расположенном под прямым углом к фасаду, то Изабелла видела и парадный подъезд с докторскими дрожками, стоявшими там уже более двух часов. Продолжительность его визита встревожила Изабеллу, но наконец он появился на пороге, постоял немного, медленно натягивая перчатки и уставив взгляд в колени лошади, потом сел в свои дрожки и уехал. Она продолжала сидеть в оконной нише еще с полчаса. В доме было необыкновенно тихо – так тихо, что когда она наконец услышала шаги, медленно приближавшиеся к ней по толстому ковру, она даже немного испугалась. Оторвав взгляд от окна, она обернулась и увидела Ральфа Тачита – он стоял перед ней, засунув по обыкновению руки в карманы, но неизменная затаенная улыбка исчезла с его лица. Изабелла встала, и в этом ее движении и в глазах замер вопрос.
– Все кончено, – сказал Ральф.
– Вы хотите сказать, что дядя… – Изабелла не договорила.
– Час назад его не стало.
– Бедный, бедный мой Ральф! – чуть слышным, прерывающимся голосом сказала она и протянула к нему обе руки.
Недели две спустя после описанных нами событий кабриолет доставил мадам Мерль к дому на Уинчестер-сквер. Сходя с подножки, она увидела висевшую между окнами столовой аккуратную черную дощечку, на свежевыкрашенной поверхности которой белели слова: «Этот великолепный особняк, не облагаемый налогом, продается»; ниже значилось имя агента, к которому следовало обращаться за справками. «Однако здесь не теряют времени даром», – подумала гостья и, постучав в дверь массивным медным молотком, стала ждать, когда ей откроют. «Вот уж, воистину, практическая страна!» И в самом доме, подымаясь в гостиную, она отмечала многочисленные свидетельства отречения: снятые со стен и громоздившиеся на диванах картины, незавешенные окна, незастланные коврами полы. Миссис Тачит сразу же ее приняла и в двух словах уведомила, что соболезнования разумеются сами собой.
– Знаю, вы скажете: он был превосходный человек. Но лучше меня это никто не знает – никто другой не давал ему столько поводов выказать великодушие. Уж в чем, в чем, а в этом я была ему хорошей женой. – И миссис Тачит добавила, что к концу их супружества муж, видимо, и сам признал этот факт. – Он проявил ко мне большую щедрость, – сказала она. – Не скажу – большую, чем я рассчитывала, поскольку я и не рассчитывала. Я вообще, как вы знаете, никогда ни на что не рассчитываю. Но, насколько могу судить, он счел нужным признать тот факт, что, хотя я почти все время жила в чужих краях и вращалась среди чужих людей, никого другого я ему не предпочла.
– Никого, кроме себя самой, – мысленно подхватила мадам Мерль, но это ее соображение не достигло ничьих ушей.
– И ни разу не пожертвовала интересами мужа ради кого-то другого, – продолжала мадам Тачит, выражаясь по обыкновению решительно и кратко.
– О да, – подумала про себя мадам Мерль, – ты ни разу ничем не пожертвовала ради кого-то другого.
Немые реплики мадам Мерль, несомненно, отдавали цинизмом, и тут не обойтись без объяснений, тем более что они идут вразрез и с тем представлением – быть может, поверхностным, – которое уже сложилось у нас об этой леди, и тем паче – с доподлинными фактами биографии миссис Тачит; к тому же мадам Мерль была твердо, и с полным на то основанием, убеждена, что, делая последнее замечание, ее приятельница менее всего могла иметь в виду ее самое. Просто в тот момент, когда мадам Мерль переступила порог дома на Уинчестер-сквер, ей вдруг открылось, что смерть мистера Тачита имела некие последствия и что последствия эти обогатили небольшую группу людей, среди которых она не числилась. Конечно, такое событие не могло остаться без последствий, к, еще находясь в Гарденкорте, мадам Мерль неоднократно рисовала в своем воображении все то, что произойдет. Но одно дело – предвидеть то, что должно случиться, совсем другое – оказаться свидетелем весьма ощутимых результатов происшествия. Мысль о разделе имущества – она чуть было мысленно не сказала «добычи» – угнетала ее, раздражая ощущением собственной непричастности. Я далек от намерения наделить мадам Мерль ненасытным чревом или завистливым сердцем, присущими обычным представителям людского стада, но, как мы знаем, в душе ее гнездились желания, которые так и не сбылись. Сама она – если бы к ней обратились с подобным вопросом – несомненно сказала бы, насмешливо улыбнувшись, что не имеет ни малейших притязаний на долю в наследстве мистера Тачита. «Между нами никогда ничего не было. Ни вот столько, – ответила бы она, приложив большой палец к кончику среднего. – Бедняга!» Сверх того, поспешим добавить, что, если в данный момент у нее все же разгорелись глаза, она умела не выдавать своих чувств, к тому же и в самом деле испытывала участие не только к приобретениям миссис Тачит, но и к ее утратам.
– Он оставил мне этот дом, – сказала новоявленная вдова, – но, разумеется, я не собираюсь в нем жить: мой, во Флоренции, несравненно лучше. Завещание вскрыли три дня назад, и я уже распорядилась о продаже. Ко мне переходит также часть капитала, но еще не знаю, должна ли я держать его в банке. Если нет, я, разумеется, его изыму. Ральф, естественно, унаследовал Гарденкорт; не уверена, однако, сумеет ли он содержать его в должном виде. Ральфу, конечно, достанет денег, но отец отказал большие суммы на сторону: оделил целый выводок родственниц в Вермонте. Правда, Ральф очень любит Гарденкорт и, пожалуй, сможет жить там летом со служанкой и младшим садовником. В завещании мужа оказался один любопытный пункт, – добавила миссис Тачит. – Он оставил моей племяннице целое состояние.
– Состояние? – негромко повторила мадам Мерль.
– Он отказал Изабелле без малого семьдесят тысяч фунтов.
Услышав эту новость, мадам Мерль, которая сидела, сомкнув руки на коленях, подняла их не разнимая и с мгновенье держала перед грудью, смотря слегка расширившимися глазами прямо в глаза миссис Тачит.
– Какая умная девчонка! – вырвалось у нее. Миссис Тачит метнула на нее быстрый взгляд.