Большинство студентов во время короткой поездки до Окифиноки дремали. Я бодрствовала. Чем выше поднималось на небе солнце, тем легче становилось у меня на душе. В Джорджии, должно быть, тысячи бежевых джипов, сказала я себе.
К тому времени, когда мы доехали до входа на болото возле Уэйкросса, забрали разрешения на стоянку и нагрузили каноэ, было уже около десяти. Потеплело до восемнадцати градусов, достаточно, чтобы скинуть куртки и жилеты. Спальники и продукты мы сложили в большие непромокаемые мешки, поставили их в центр каноэ и привязали эластичными ремнями.
Я как раз привязывала к каноэ свой багаж, когда Бернадетта воскликнула:
— Бедняжка… смотри!
На берегу, футах в ста от нас, лежал аллигатор. Вид у него был такой, словно кожа съежилась и присохла к костям, — истощенный, но еще живой. Я видела жизнь в его маленьких темных глазах.
— Что с ним? — спросила я.
— Может, возраст, а может, пострадал в драке, — ответил профессор Хоффман.
— Мы можем ему чем-нибудь помочь? — Голос Бернадетты разносился над водой, и один из проводников подошел к нам.
— Это Старина Джо, — сказал он. — Готовится помирать. Мы не вмешиваемся в естественный ход вещей.
Бернадетта ничего не сказала, но плечи ее поникли, и я поняла, что она не согласна. Позже она сказала мне:
— Живое существо умирает. И никто не обращает внимания. — Она покачала головой.
В каноэ сидели по двое, и мы с Бернадеттой оказались напарниками. Поначалу мы гребли вместе, потом по очереди. На мне была толстая кофта для защиты от солнца, и Бернадетта обрызгала нас обеих репеллентом от насекомых. Я говорила ей, что меня никогда не кусают, но это ее не убедило.
Водный путь, по которому мы плыли, назывался каналом. Вначале он был цвета сланца — серый с синими прожилками и разводами, — и каноэ шли по нему спокойно, весла едва плескали. Ветра не было, и тишину нарушало только негромкое ворчание лягушек. Вдоль берегов лежали по одиночке и парами аллигаторы, одни наблюдали за нами, другие игнорировали. До брачного сезона оставалось еще два месяца, и они пока не были склонны защищать свою территорию.
Несколько минут никто не разговаривал. Воздух, свежий и ароматный, напомнил мне запах ведьмина ореха. Дома у мамы в ванной стояла бутылочка. Я не хотела думать о доме и поэтому постаралась определить запах точнее: одновременно едкий и сладкий, с оттенком скипидара. Действительно, ничего общего с ведьминым орехом.
Обогнув последнюю излучину канала, мы вступили в прерию — бескрайнее пространство цветущих болот. Здесь вода сделалась темно-коричневой, цвета настоявшегося чая. Поднялся ветерок, и вплотную к каноэ закачались конические головки желтых цветов. Чем дальше, тем, казалось, больше их становилось, они возникали из мясистых зеленых листьев, раскинувшихся по прерии насколько хватало глаз.
Профессор Райли сказал, что этот цветок называется «золотая дубинка». Другое название — «непромокашка», потому что их суккулентного типа листья отталкивают влагу. Они устойчивы к неблагоприятным природным условиям, сказал он. У них есть шанс уцелеть.
К тому времени, когда, далеко за полдень, мы вытащили наши каноэ на берег острова, глаза у нас устали не меньше, чем руки. Мы видели зеленых и синих цапель, песчаных журавлей, ибисов, зимородков, а крокодилам и вовсе счет потеряли. Когда я переворачивала каноэ, из кучки песка неподалеку выползла толстая сине-черная змея футов шесть в длину.
Тогда я любила змей не больше, чем сейчас, но у них было больше прав находиться на этом острове, чем у меня. Я замерла. Пока змея уползала в заросли, я почувствовала за спиной чье-то присутствие.
Профессор Хоффман молчал, пока змея не исчезла.
— Хорошо, хорошо, — сказал он. — Узнала?
— Индиговая змея?
— Очень хорошо. Этот вид, знаете ли, под угрозой. Их естественная среда обитания превратилась в торговые центры и жилые массивы. Теперь они, к несчастью, завели привычку дремать на дорогах.
В тот вечер после ужина (картошка, овощи и приправленный травами соевый творог, завернутый в фольгу и поджаренный на костре) Хоффман рассказывал о видах, которые нам в тот день не попались.
— Каролинский длиннохвостый попугай — единственная разновидность попугаев, аборигенная для Соединенных Штатов, — был уничтожен обычным путем. Его среду обитания извели лесорубы. Некоторых птиц ловили и держали в качестве домашних питомцев. Их перьями украшали шляпки, но ручных птиц не размножали — они считались совершенно обычными и вскоре вымерли. Большинство диких выбили фермеры, считая их вредителями.
Каролинские длиннохвостые были очень общественными созданиями. Когда одну птицу подстреливали, остальная стая возвращалась на то же место и собиралась вокруг тушки. Разумеется, охотники их уже ждали. Мы не знаем, что послужило причиной окончательного исчезновения вида, но есть подозрение, что немногие оставшиеся погибли от болезней домашней птицы.
Бернадетта поставила тарелку.
— Это так удручающе. — Говорила она негромко, но, уверена, слышали все.
Тем не менее профессор Хоффман продолжал рассказ.
— Аналогичным образом — бесконтрольными вырубками и охотой — был уничтожен белоклювый дятел. К двадцатым годам прошлого века он считался исчезнувшим. Одна пара — птицы выбирают себе спутника на всю жизнь — объявилась во Флориде, где была тут же подстрелена собирателями образцов.
— Идиоты! — воскликнула Бернадетта. Прочие не обратили на нее внимания.
— Несколько лет назад исследовательские команды обнаружили следы присутствия белоклювов во Флориде и Арканзасе. Если их находки подтвердятся, птица будет отнесена к видам-лазарям. Кто знает, что это означает?
— Согласно Библии, Лазаря воскресил из мертвых Иисус, — подала голос Джейси. — Это считалось чудом.
— Ну, говоря по-научному, чуда здесь нет. Это просто знак, что в исходном обзоре, по результатам которого вид объявили исчезнувшим, была допущена ошибка. Когда существо, считавшееся погибшим навек, снова объявляется, научное сообщество всегда радо признать свою ошибку.
Бернадетта ткнула меня локтем.
— Мне надо в туалет. Пойдем со мной.
В избушке не было санузла, но уличная кабинка находилась недалеко. Пользовались ею только девушки, молодые люди предпочитали зайти за дерево. Бернадетта зашла в деревянное строение, сетуя на мужчин, которые весь мир используют как сортир.
Я ждала снаружи, глядя на освещенные окошки избы и слушая ночь. Воздух полнился кваканьем лягушек, время о времени вскрикивали совы, в лесу неподалеку что-то шуршало. И тут раздался вопль Бернадетты.
Дверь уборной распахнулась и грохнула об стенку. Бернадетта прыжками выбралась на траву, придерживая джинсы на талии.
Дверь избушки отворилась.
— С тобой все нормально? — спросил профессор Райли.