Бернадетта вбежала в избушку, я за ней.
— Меня там кто-то укусил! — сказала она. — Как вы думаете, это змея? — Она вытянула лодыжку и повернула, чтобы показать красную припухлость.
— На змеиный укус не похоже, — сказал Райли. — Скорее мошка.
Укус мошки был куда приемлемее змеиного. Признаюсь, я первым делом подумала о громадной индиговой змее, проползшей по высокой траве в уборную, чтобы подстеречь одну из нас. (Впоследствии я узнала, что индиговые не ядовиты. Они глотают свои мелкие жертвы живьем.)
От еды и движения нас всех потянуло в сон. Но Джейси отказалась проводить ночь в избушке.
— У меня от этого места мурашки по коже, — сказала она.
Мы взяли с собой две палатки, и Джейси предложила их поставить. Она сказала, что не станет спать снаружи в одиночку.
Никто не захотел присоединиться к ней, поэтому вызвалась я.
— Ты сдурела, — сказала Бернадетта.
— Насекомые мне не докучают, — возразила я. — А здесь и вправду душновато. — В избушке пахло затхлостью, словно от мертвого очага и старой одежды.
И вот мы с Джейси, которую я знала только как самую мелкую девчонку с самыми длинными косами во всем колледже, устроились на ночь в палатке. Спали мы мало. Шорохи, слышанные мною до того, по мере прохождения ночи становились, казалось, громче, и мы слышали почти непрестанное движение на земле возле палатки.
— Еноты, — сказала я, но Джейси не согласилась.
— Слишком крупное для енота.
Мы задремали и проснулись от новых звуков: казалось, что-то обходило палатку по периметру. На ходу оно постукивало.
Джейси села в своем спальнике.
— Ари, Ари, — зашептала она. — Я боюсь. По-моему, это посыльный.
— Кто?
Она шумно, выдохнула:
— Посыльный дьявола. Пришел по наши души.
Как и большинство вампиров, меня нелегко напугать. Я помню, как смотрела фильмы ужасов дома у моей подруги Кэтлин; мне было интереснее наблюдать по лицам ее родных за их реакцией на фильм, чем за чудищами на экране. Но в ту ночь, на острове посреди болота, таком отдаленном, что у нас даже мобильники не работали, я позволила себе поддаться чувству страха. Оно оказалось неожиданно приятным.
— Как он выглядит?
— Он может менять обличье. — Джейси шептала короткими порциями, а в промежутках глубоко дышала. — Иногда это зверь — собака, или волк, или теленок. В другой раз человек — старик или женщина с окровавленными руками. Порой они вырезают у человека сердце и пожирают его.
— Откуда ты про них узнала?
— Я всегда знала. — Она снова судорожно втянула воздух. — И снились они мне тоже.
Шаги снаружи замедлились, потом снова набрали скорость. Они звучали слишком громко для животного и слишком быстро, чтобы принадлежать человеку. Оно все ходило кругами возле палатки, сопровождаемое странным перестуком.
— Я боюсь, — прошептала я и услышала в собственном голосе удивление. Страх пощипывал и просачивался в кровь с каждым ударом сердца.
— Мы можем позвать на помощь, — сказала Джейси.
— И перебудить всех? — Я была напугана, но не настолько. — Джейси, они нас ославят на весь кампус. Мы в жизни не отмоемся.
Затем тварь снаружи прекратила движение. Она начала издавать звуки, сначала тихо, потом громче. Я не могу описать эти звуки… представьте щенячий скулеж, потом голос становится выше, выше, и под конец у вас едва не лопаются барабанные перепонки.
Джейси тоже издала странный звук, низкое бульканье в горле.
Страх перестал быть развлечением. Она ухватилась за мое плечо, а я сжала ее ладонь. Не знаю, как долго мы так просидели, завернувшись в спальники, вцепившись друг в друга, прислушиваясь к несущемуся из темноты завыванию. Порой мне казалось, что я различаю в вое слова. Однажды мне послышалось, будто произнесли мое имя.
Я слышала, как Джейси думает: «А завтра они найдут в палатке наши мертвые тела». Я прикинула, что бы она подумала, узнав, что держит за руку вампира.
Больше мы в ту ночь не заснули. Тварь снаружи вскоре убралась, но мы знали, что она может вернуться в любой момент.
Когда достаточно рассвело, я расстегнула клапан палатки и увидела только траву, деревья и небо. Я упрекнула себя за трусость. Почему я просто не вышла посмотреть, кто там шумит?
Самые страшные штуки те, что посещают нас во мраке, те, которых мы не видим. И страх, что держал нас парализованными в палатке в ту ночь, оставил странный осадок, горький привкус в горле, напоминание, что в конечном итоге я в некоторых отношениях так же уязвима, как и любой смертный.
Люди видят предметы не так, как звери. Люди гораздо лучше различают неподвижные объекты. У животных нервная система развивалась на вычленение движения, поскольку движение может означать приближение хищника или жертвы. Но лягушка вообще не видит стационарный объект из-за особенностей нервной системы: у нее зрительные нейроны не реагируют на неподвижные предметы в целях экономии энергии.
Теоретически, люди лучше видят неподвижные предметы, потому что их глаза всегда пребывают в движении, нейтрализуя нервную адаптацию. Но порой они не видят находящиеся в поле зрения предметы, потому что их внимание направлено на что-то другое. Опытные фокусники знают, как вызвать это состояние и как управлять порожденной невниманием слепотой. Вот почему фокусы работают.
Исследованием вампирского зрения никто особенно не занимался, но, судя по тому немногому, что я прочла в Интернете и моим собственным наблюдениям, оно, как правило, острее, чем у смертных. Сетчатка у вампиров имеет больше палочек и колбочек, чем у смертных, что делает ее более чувствительной к свету и цвету. Однако даже при этом усиленном зрении глаз вампира может быть подвержен слепоте невнимания. Как люди, как лягушки, как стрекозы, мы порой не видим того, что находится у нас прямо под носом.
Остаток проведенного на болоте времени мы с Джейси избегали друг друга. Каждая напоминала другой о неприятном опыте страха, который начался как развлечение и перерос в нечто зловещее.
На веслах в то утро сидела Бернадетта, которая сказала, что спала сном младенца. Я валялась в полусне на корме, игнорируя аллигаторов, валявшихся в полусне по берегам. Профессор Хоффман, бодрый до омерзения, читал нам импровизированную лекцию, долетавшую до меня обрывками фраз. Он говорил о зрении аллигаторов — мол, у них в глазах под сетчаткой расположены слои отражающей ткани, которая работает, как зеркало.
— Мы называем эту ткань tapetum lucidum — говорил он. — Кто-нибудь знает, что это значит?
Это означало «яркий ковер», но мне было слишком сонно, чтоб выступать. Хоффман сказал, что ткань работает, как зеркало, собирая имеющийся свет, помогая крокам охотиться в темноте. Она также отвечает за то, как выглядят крокодильи глаза, если посветить на них фонариком, — они красные, как горячие угли.