(При Бородине Барклай де Толли ринулся в самую гущу неприятеля. Рядом с ним были убиты несколько офицеров, девять человек ранены; под Барклаем пали три лошади.) Алексею Щербатову не раз приходилось докладывать командующему о результатах разведок или сшибок с неприятелем. Барклай слушал всегда со вниманием, вопросы задавал правильные, приказы отдавал ясные. Но при всем том чувствовалось его одиночество, нелюдимость, а в глазах — постоянная печаль. У него в руках была армия, но в армии он был чужой. Труднее такого положения мало что бывает на войне. Каждый воин силен, когда чувствует плечо друга. У Барклая друзей не было. Было много врагов.
— Господин поручик, смотрите здесь. — Барклай отогнул край карты. — Сведения утверждают, что в этом треугольнике — Знаменка, Покровка, Завидово — укрывается резервный полк тяжелой кавалерии неприятеля, имеющий намерение двигаться на Москву, соединившись с главными силами французов. Мне угодно знать его точное расположение и подтверждение предстоящего маневра.
— Разрешите исполнять?
— Если вам ясна задача… — Барклай кивнул.
— Так точно, господин генерал.
— Всех офицеров, что захватите, прямо ко мне.
Эскадрон выступил после полудня. Шли крупной рысью, и пока было можно, Заруцкой запевал — гусары подхватывали.
На глухой дороге, что на Покровку, ненароком застали невесть откуда взявшихся и невесть почему застрявших пушкарей с двумя орудиями и зарядными ящиками, без охранения. Французы успели скрыться в лесу, нагонять их не стали, осмотрели запряжку, проверили пушки, оказавшиеся исправными. Что с ними делать?
— Расклепать и бросить, — предложил Заруцкой.
— А то и взорвать, — поддержал его кто-то из гусар.
— Взорвать и бросить, — возразил Волох, — завсегда успеем. А в пути — как знать, в чем вдруг нужда застанет. Не велика обуза.
К вечеру дошли до Покровки. Разведка донесла: француза нет, есть помещичий дом, неразоренный, где рады будут дать приют офицерам, постой рядовым и сена лошадям.
Вскоре показалась усадьба. На холме дом с колоннами, в два этажа, под железом. Стриженая липовая аллея — точно, как в имении Гагариных, Алексей невольно поморщился. Ворота на каменных столбах, с гербами. Собачий брех, суматошные крики дворни. Спешились. Навстречу Алексею, застегивая на бегу сюртук, спешил полненький хозяин на коротких ножках.
— Истомин, — представился. — Предводитель и кавалер. Прошу пожаловать. — Он радушно улыбался, кланялся и суетливо потирал пухлые руки.
Алексей, придерживая саблю, тяжело разминая ноги, затекшие от целого дня езды, пошел рядом. «И что он суетится, — подумалось. — Не русское какое-то хлебосольство».
Возле крыльца толпилась дворня. Истомин быстро и толково распорядился и по ужину, и по устройству отряда, и по кормлению лошадей.
— Овса сможем у вас купить? — спросил Алексей на ходу. — Крайняя нужда. Который день лошади на сене.
— Справедливо замечено. Коли нет овса, конь и без боя упадет. Да только, ваша светлость князь, нет у меня овса и сена в достатке нет. Намедни супостат Бонапартиев наведался. Все подчистую, по-европейски, вымел. Ладно еще, благодаря Бога, в погреба не нагрянул. Есть чем вашу светлость потчевать. А овса нет, ни меры, ни четверти.
Входя в дом, Алексей бросил Волоху через плечо, неслышно:
— Посмотри-ка там. Насчет овса.
— Не извольте беспокоиться, Алексей Петрович. Все понял. Ребят пущу — девки у барина гладкие, через них все прознаем.
— Да так ли понял, Волох?
— Обижаете. Не пальцем делан. У моего батьки, знаете, какой струмент был для…
— Про батькин «струмент», Волох, потом расскажешь. Когда овес найдешь.
— Чтоб гусар — что тебе вино, что тебе овес не нашел — такое, Алексей Петрович, не бывало. И не будет.
— Только… Понял?
— Не пальцем…
— Иди, Волох. Шермака не забудь.
— А то!
Прошли крытый балкон, вошли в залу. Навстречу выплыла хозяйка — полная, без всякой меры в декольте, с голыми до плеч пышными руками — будто любезных кавалеров ждала.
— Наконец-то! — она протянула Алексею обе руки, розовые, надушенные, в кольцах и браслетах. — Освободитель! Рыцарь! Мы уже и ждать вас устали. Мало что французы неистово обижают, так и люди наши от рук отбились. Все с вилами да косами по имению ходят, воевать супостата собрались. Дерзки стали. Меж собой говорят: вот Бонапарта изгоним, государь нам волю даст. Вы бы, поручик, перепороли бы их своими силами. Авось успокоятся.
— Рад бы, сударыня, — зло усмехнулся в усы Алексей, — да только у нас отряд, а не экзекуторы.
— Ах, как жаль! Базиль, — строгий взгляд на супруга, — сам опасается распорядиться. Да уж я ему говорю: из своей руки выпори. «Нет, я дворянин! Распорядиться могу, но не более». А кому распорядиться? Все волком смотрят, волю ждут.
— Софи! — Истомин прижал руки к груди. — Прекратите это. Доставьте лучше князю ужин и покой. Прошу, князь, к столу. Отведайте скудное угощение. Разорил нас супостат.
Алексей с удовольствием сел к столу, сервированному, обильному. Отнюдь не разоренному супостатом. Вина всякие, даже хорошее шампанское. Рябчик, жаркое, икра, рыбка белая и свои караси — золотистые, жаренные в сметане. К десерту — яблоки, варенье, печенье.
— Повар у нас отменный, — говорила без устали Софи, кокетничая, — в Париже обучался. Устриц умеет подать, да где их взять в глуши нашей? Сказывал, и лягушек может сготовить, да у нас, в бедной России, они худы, не мясисты.
— И, матушка, — возразил с веселостью предводитель и кавалер, — глянь-ка за старый амбар, какие там жабы толстенные. Ножки, что у индейки, жирные, мясистые.
— Фи, Базиль! Что за манера за столом гадости говорить! Угощайтесь, Алексис, не чинитесь. Я, чай, в походе вам такое не готовят.
Алексей живо сказал положенный и ожидаемый комплимент. Сложный такой; похвалил в одной замысловатой фразе и котлету, и хозяйку.
— Вишь, матушка, князь овса продать просит…
— Да где ж его взять? — Софи вздохнула и горестно подперла пухлую щеку пухлой ладошкой. — Свои-то лошади овса давно не получали. Все сено прошлого года да ржаная солома. Угощайтесь, князь, вижу, что вы голодны.
Истомин своей рукой исправно подливал вино, не давал пустовать и водочной рюмке.
Позвонил, приказал вошедшему лакею:
— Распорядись баньку истопить для господ офицеров. Да старосту отряди солдат по избам развести. — И пояснил для Алексея: — Тут у меня, верстах в трех, деревенька; что вашим ребяткам в сарае да в палатках мерзнуть. Пусть под крышами погреются.
Алексей предложение отклонил. Не понравилось оно ему: негоже командиру в трех верстах от эскадрона ночевать. Да еще вблизи неприятеля. Который неизвестно где — может, и не в трех, а в одной версте отсюда.