Они медленно шли по берегу, разыскивая потайное место. В спустившейся тьме это было непросто.

– Кто-то там есть, – вполголоса произнес Андрей, вглядываясь в противоположный берег.

Все трое остановились, пристально всматриваясь.

– Никого там нет, – сказал Аникей. – Показалось тебе, Андрюша.

Но в этот момент они увидели, как в кустах что-то завозилось и притаилось снова.

– То-то мне все время чудилось, что за нами кто-то скачет, – с досадой крякнул Крашенинников.

– Переплывем и схватим, – шагнул к реке Андрей, хотя у самого от холода зуб на зуб не попадал.

– Погоди, – придержал его за рукав Иван. – Пока переплывешь, он десять раз убежит.

– Пальнуть бы в гада, да не из чего, – сокрушался Аникей, до рези в глазах вглядываясь в неясную фигуру преследователя, размытую тьмой.

– Возвращаемся в крепость, – принял решение Крашенинников.

– А ход подземный? – спросил Багров.

– Ход завалим за собой, – вздохнул Иван. – Нельзя, чтобы ворог воспользовался им. Не можем мы рисковать. Верно ли, други?

– Верно, – согласился Багров.

Андрей промолчал.

…Разведчики доложили результат тайной вылазки князю Долгорукову.

– Клементьевское поле? – переспросил он Крашенинникова. – А ты ничего не напутал?

– Нет, – сказал Иван.

– Гм… Ну что ж. Может, это и к лучшему. А как звать того предателя, не узнали?

– Нет.

– Ладно. А вы молодцы, ребята. Русь вас не забудет! – заключил князь.

Вылазка. Из повести Александра Чайкина

Как раз перед тем, как отдать команду ударить во все колокола и назначить первую вылазку из осажденной крепости, между двумя воеводами состоялся весьма примечательный разговор.

– Не держи на меня сердца, князь Григорий, – сказал Голохвастов, когда, удалив ратных начальников и челядь, они остались в гриднице одни.

– Ты о чем, княже?

– Да об отряде, коему я противился.

– Ладно. Кто старое помянет, тому глаз вон.

– А кто позабудет – тому оба. Так, что ли? – усмехнулся Алексей Иванович.

– Не таков я.

– Сам теперь вижу – прав ты оказался, – продолжал князь Голохвастов, – и дело твое окупится, верю, сторицею.

– Верю и я.

Да, поначалу Голохвастов, елико возможно, противился необычной задумке Долгорукова – создать специальный отряд из молодых парней, живущих в монастыре и его окрестностях. Отбирать ребят самых сильных, ловких да сметливых, невзирая на сословные различия, – именно последний пункт вызвал особо яростное сопротивление Голохвастова. Отряд должен был собираться тайно, без лишнего шума, в пустынном месте, вдали от жилья. По мысли Долгорукова, это была бы школа ратного мастерства, где лучшие умельцы должны были обучать парней искусству скакать верхом с полным вооружением, стрелять из лука в цель, наводить пищаль, преодолевать препятствия, быстро бегать да ловко прыгать, – словом, научить всему, что необходимо ратнику в боевых условиях.

– Такой отряд даст нам костяк для войска на случай, если война к крепости подойдет, – настаивал князь Долгоруков.

– Одумайся, княже, – махал в ответ руками Голохвастов. – Рук крестьянских и так не хватает, хлеб убирать некому, а ты эвон размахнулся. Баловство это одно, а то и того похуже. Дадим крестьянским детям оружие да обучим их делу ратному, глядишь – из повиновения выйдут да нам же головы и снесут.

– Ежели голова дурная, не грех и потерять ее, – отшучивался Долгоруков.

– Да разве мыслимо это – столько здорового народу от дела оторвать, – горячился князь Голохвастов. – Война еще либо будет, либо нет, а мы столько денег на обучение изведем.

– Ратное дело, княже, сейчас самое важное, – вразумлял друга-супротивника Григорий Борисович. – Прихлынет ворог под стены крепости – тогда поздно будет воинов-то обучать.

– Какой там ворог, – отмахивался Голохвастов. – Откуда ему здесь взяться? Чай не на границе обретаемся, а в самом сердце русском. Никогда ворогу сюда не добраться!

– Говорят у нас в народе: от сумы да от тюрьмы не зарекайся, – произнес задумчиво князь Долгоруков. – Я бы добавил еще: и от войны – тоже. И не дай Бог, ежели война застанет нас врасплох…

И настоял-таки князь Долгоруков на своем. За Терентьевской рощей, на крутом берегу быстрой Разини, был разбит большой ратный лагерь. Военное обучение в лагере хранили в тайне – даже архимандрит Иоасаф долгое время не подозревал о его существовании. И тому были причины. Трения между светской и духовной властью в те времена не были редкостью. Однако князь Долгоруков, умный и хитрый политик, справедливо полагал, что все раздоры с самолюбивым и властным старцем исчезнут в случае грозной военной опасности, растают, яко воск от лица огня.

Что же касается парней крестьянских, которым несколько месяцев назад посчастливилось попасть в ратный лагерь, то они и до сих пор вспоминали о том с упоением, как о лучшем времени в своей жизни. Хотя пришлось им в лагере ох как нелегко. Люди, ведающие ратное дело, гоняли их до седьмого пота, от зари до зари. Владеть оружием учил их сам князь Долгоруков-Роща, и был он строже всех прочих наставников.

Теперь парням предстояло доказать, что их не зря обучали ратному делу. Доказать не московским ратникам, которые приезжали по приглашению князя Григория Борисовича, не самому князю Долгорукову, строгому, но справедливому… Теперь их должен был испытать грозный и коварный враг, не ведающий, что такое пощада, задумавший закабалить Русь. Чужеземное воинство окружило крепость, захватив ее стены, словно горло, в могучие тиски.

Князья знали, что вместе с убогими странниками и каликами перехожими немало проникло в монастырь и вражеских лазутчиков. Потому ратный отряд из обученных молодых воинов решено было рассредоточить, собирая его только по сигналу тревоги для боевых действий. Чем позже сведения о существовании боевого отряда достигнут вражеских ушей, тем лучше будет…

Все это припомнил князь Долгоруков и решительно произнес, обращаясь к Голохвастову:

– Ну что, князь, настал наш час!

– Настал, князюшка любезный.

– Ин быть посему! Пусть звонари бьют во все колокола. Приступим, благословясь, к вылазке.

Голохвастов тяжело поднялся.

– Посмотрим ино, на что твое воинство способно, – не преминул он уколоть Долгорукова.

– Не мое, а наше воинство, князь, – спокойно поправил его Долгоруков.

…Над монастырем тревожно гудели колокола. Тягучий перезвон плыл над потускневшими от осеннего дождя куполами, видными издалека, над взлохмаченными крышами курных изб, над перепуганными толпами беженцев, которые прибежали сюда из разоренных ворогом окрестных деревень в поисках пристанища и защиты.