– Запру, Андрюха.
– Убегу, не удержишь. Ты меня знаешь, Христофорыч!
– Да пойми ты, чертушка! Я… ну, в конце концов, я отвечаю за тебя, – не находя других аргументов, воскликнул Чайкин. – А если ты, не дай Бог, погибнешь или снова покалечишься? Я же себе этого вовек не прощу!
– Вся наша жизнь – борьба, Христофорыч. Сам знаешь, не мне эти слова принадлежат. А ты что, не рискуешь каждый раз на испытаниях новых типов парашютов? Сам ведь прыгнуть норовишь.
– Ну, задал ты мне задачу… – Александр Христофорович наконец обратил внимание на неистовствующий чайник, выдернул из гнезда электрошнур, заварил крутой чай. – А с физикой-то как у тебя дела?
– Идут помаленьку. Скоро сессия, вернусь из Тушино – экзамены сдавать буду. Да ты мне зубы не заговаривай, Христофорыч, прямо говори: отпустишь добром или я своим ходом поеду?
– Езжай, прах тебя побери, – беззлобно выругался Чайкин. – Все равно, тебя и арканом не удержишь.
– Давно бы так. А то разбушевался… Бюрократ. Давай чай наливай.
Александр Христофорович достал из тумбочки две чашки, выставил их на стол.
– А может, ты и прав по-своему, – сказал он больше для своего успокоения. – Конструктор, в конце концов, должен отвечать за свой проект, я всегда так считал.
Москва оглушила Балабанова суетой, суматошностью. Ритм жизни показался здесь Андрею каким-то заполошным, нервным, не то что в Ленинграде.
Хотя стояло только начало августа, в столице чувствовалась осень. Частенько шли дожди, над крышами стлался холодный туман.
От КБ, в котором работал Балабанов, приехала довольно представительная группа. Специалисты-конструкторы, инженеры волновались – их продукция будет испытываться, как говорится, в полевых условиях, да еще в серийном масштабе.
Разместили ленинградцев хоть и в заштатной гостинице, зато неподалеку от Тушинского аэродрома. Поговаривали, что в соревнованиях будут участвовать представители более чем двадцати аэроклубов страны. Такого размаха воздушно-спортивных соревнований страна еще не знала!
Сам Александр Христофорович очень хотел приехать «посмотреть свою продукцию в деле», как он говорил, да и с сыном повидаться. Однако не сумел: в эти дни шел запуск нового образца в серию, и он дни и ночи проводил на опытном заводе.
До начала соревнований оставалось несколько дней, и Балабанов решил пойти посмотреть Тушино. Аэродром показался ему огромным. Оживленные группы людей ходили по полю, что-то обсуждали. Больше всего Андрея удивило, что среди них было немало женщин, тоже в летной форме.
Вдали стояли самолеты различных типов, но все свои, отечественные, и сердце Андрея забилось гордостью. «Покоряем воздушный океан, – подумал он. – Есть в этом деле и моя частица, пусть небольшая». Предъявив на входе пропуск участника соревнований, Балабанов долго бродил по летному полю, рассматривал постройки-времянки, разметки для прыжков на точность приземления. Прошло несколько часов, он устал и проголодался. В Тушино ни столовой, ни хотя бы кафе не оказалось, и он отправился в центр. А в голове все еще царила предпраздничная суматоха огромного летного поля. Да, именно предпраздничная! Ощущением праздника было насыщено все – яркие лозунги и транспаранты, веселые молодые лица, улыбки. Не раздумывая, Балабанов свернул в кафе, расположенное в подвальчике. Поскольку началось обеденное время, все места были заняты. Весело щебетали стайки продавщиц из окрестных магазинов, немало народу было в летной форме.
Заметив в углу за столиком свободное место, Андрей занял его. Высокий плечистый парень в летном комбинезоне сосредоточенно изучал меню. Парень сразу напомнил Балабанову кого-то, но кого именно – он понять не мог. Между тем его визави бросил на него рассеянный взгляд и протянул меню:
– Прошу!
– Уже изучили? – вежливо спросил Андрей.
– Видно, что вы не местный, – улыбнулся парень. – Здесь в меню пишут много чего, но скорее всего – для уважаемых товарищей потомков, которые по таким документам будут изучать наше время. А на поверку… – не договорив, он махнул рукой.
Голос парня показался Балабанову тоже странно знакомым. Что за наваждение?
– Неужели так уж печально обстоит дело? – спросил Андрей, чтобы еще раз услышать этот голос и проверить одну смутную догадку.
– Вы о чем?
– О меню.
– Печальней не бывает!
– А вдруг сегодня ошибетесь?
– Держу пари, что нет.
– На пару пива! – подзадорил Балабанов.
– Идет, – охотно согласился парень и протянул широкую, как лопата, ладонь.
Подошла официантка.
– Девушка, мне, пожалуйста, на закусочку… – начал Балабанов, ведя пальцем по раскрытому меню.
– Сосиски и чай, – оборвала его официантка. – Больше ничего нет.
На их дружный хохот обернулись за соседними столиками.
– Я не сказала ничего смешного, молодые люди, – обиделась официантка. – А если вам закусочка нужна, в ресторан ступайте.
В ожидании сосисок сотрапезники разговорились.
– В воздушных соревнованиях, наверно, участвовать будете? – спросил Балабанов.
– Точно! Как догадался? – удивился парень, переходя на «ты».
– Ну, как сказать… По общему виду.
– Ничего, что я на «ты»? Привык в школе. У нас там все – как одна семья.
– Конечно, – рассеянно произнес Андрей, думая, как поделикатней продолжить расспросы. – Значит, ты москвич?
– Считай так. А ты?
– Ленинградец.
– Здорово, – улыбнулся парень. – Знаешь, с Ленинградом у нас самая тесная связь. – Парень внимательно посмотрел на него: – Ты не из парашютного КБ?
– Угадал.
– Продукция у вас – отменная, высший класс! – похвалил парень. – Наблюдать за парашютами своими приехал?
– И прыгать тоже.
– Ну да, – усомнился парень. – А мне показалось, ты вроде прихрамываешь.
– Есть немного, но это не помеха.
– Я ведь и сам… – не договорив, парень умолк.
Официантка принесла сосиски и чай, они быстро расправились с едой.
– Что ж, теперь нам остается представиться друг другу, – сказал парень, поднимаясь и с грохотом отодвигая стул. Когда он встал, слегка повернув голову, последние сомнения у Балабанова исчезли: так поворачивал голову только один человек в мире. Правда, тогда он лежал на больничной койке, и небольшой поворот головы был единственным доступным ему движением.
Они вышли на улицу.
– Меня зовут… – начал парень, протягивая Балабанову руку и открыто улыбаясь, но Андрей перебил его:
– Стоп! А ты знаешь, друг, что я – ясновидящий?