Крестик начал недовольно теплеть — значит, фигурка приобретала ясные колдовские качества.
— Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, со двора ие воротами — мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном, — запел, раскачиваясь, ведун. — Выйду на широку улицу, спущусь под круту гору, выйду в чисто поле, в широко раздолье. В чистом поле, в широком раздолье лежит белый камень Алатырь. Под тем белым камнем лежит убогий Лазарь. Спрошу я у того Лазаря: не болят ли у тебя зубы, не щиплют ли щеки, ни ломит ли кости? Встань, Лазарь убогий, прими с себя болезни и беды. Сними слово змеиное, сними глаз дурной, сними мор черный. Возьми свои беды, отнеси их во Киев-град, отдай ведуну Будимиру, слуге Перунову. Отдай ему слово змеиное… — выхватив нож, Середин проколол кукле рот, — отдай глаз дурной, — он проколол глаза, — отдай мор черный, — нож вонзился в низ живота и в сердце. — Пусть живет волхв Будимир, слуга Перунов, с твоими подарками во всякий день, и во всякий час, и до последнего мига.
Ведун облегченно перевел дух — обряд был закончен. Подождав, пока ветка прогорит и кукла упадет на угли, Олег залил из реки огонь, забрал магического двойника Будимира и поднялся — ночевать на сыром берегу ему ничуть не улыбалось. Проще прогуляться по прохладе, а поспать в постели.
Почти так у него и получилось: в столицу он вернулся к восходу. Сонная стража как раз отворяла ворота. В детинце он прошел на кухню, выгнал из нее не менее сонных стряпух, после чего открыл топку печи и аккуратно поставил внутрь, слева от дверцы, к самой стене, чтобы не задели забрасываемыми дровами уже успевшую покрыться твердой коркой куклу. Затем поднялся наверх, разделся и с наслаждением погрузился в теплоту перины.
Середину показалось, что он только-только закрыл глаза, как плеча уже коснулась вежливая рука:
— Боярин… Боярин… Боярин…
— Чего тебе?! — зло рыкнул на мальчишку Олег.
— Боярин, князь тебя кличет, Владимир Святославович…
— Если обедать, то я не хочу.
— По нужде важной кличет.
— А ты откуда знаешь?
— Время ныне не обеденное, боярин.
— Маньяки вы все и садисты, — с чувством произнес ведун, благо снов этих никто вокруг всё равно не знал, но сел-таки в постели, потряс головой и начал одеваться.
В каменных палатах Середина уже ожидали великий князь и богатырь. Своего недовольства его опозданием правитель никак не высказал, только указал место слева от трона, и сел в кресло. Распахнулись двери, в зал вошел монах, низко поклонился:
— Смиренный слуга Господа и базилевса Ираклий тебе, великий князь русский, челом бьет.
— Рад видеть тебя, грек, — милостиво кивнул Владимир. — Крепко ли здоровье твое, нет ли известий каких от базилевса Василия?
— Благодарствую за заботу, великий князь, здоровье мое в руках Господа, а потому роптать грех. Из Византии писем не приходило. Однако же, был я сегодня в святилище киевском, ибо место для молитв христианских найти еще не могу. Узнал я там… — Грек неожиданно перевел взгляд на Олега. — Ведомо мне стало, что волхв Будимир, умы прихожан своих смущавший, ночью внезапно недужен стал сильно. А поутру, после восхода, его в такой жар бросило, что прийти к молитвам он так и не смог доныне.
Ведун понял, что грек знает всё. Знает, откуда у предателя взялась болезнь и что Середин делал вчера в святилище. Знает. Но предпочитает молчать. И опять душу кольнуло удивление: неужели византиец и вправду желает помогать Руси?
— Известие, которое я принес тебе, княже, не только радостно, но и тревожно. В недуге волхва многие обвинить тебя пытаются, хотя ничем слова свои подкрепить не могут. Однако же народ тревожат, и даже кличи уж раздавались к детинцу идти и менять правителя — тебя, великий князь, на иного.
— И что? — вскинул подбородок Владимир.
— Волнение среди люда киевского бродит, однако же имени нового властителя избрать они не могут. Кто своих любимцев кричит, кто Будимира вспоминает и исцеления его дождаться требует… — Грек опять перевел взгляд на Олега.
— Не дождутся, — кратко ответил ведун.
— То послужит покою в земле русской к радости Руси, друзей ее… — понимающе улыбнулся грек. — Но я надеюсь, болезнь волхва продлится долго и не даст бунтарям повода избрать себе нового предводителя?
— Она продлится долго, — пообещал Олег, окончательно уверившись, что монах и вправду догадался о причинах неведомого недуга. — Насколько я знаю, самые опытные из волхвов здешнего святилища почему-то умерли один за другим. Теперь исцелить Будимира просто некому.
— Да, — согласно кивнул монах и снова поклонился. — А теперь, великий князь, дозволь мне уйти к себе домой и предаться молитвам, от коих меня отвлекли столь печальные события.
— Не дозволяю, — отрицательно покачал головой Владимир. — Поелику есть у меня к правителю византийскому, базилевсу Василию, важное дело.
— Я внимаю, великий князь, — сложил ладони на груди монах.
— Устами твоими, грек, — начал киевский правитель, — базилевс Василий, сын базилевса Романа, не раз мне в дружбе и любви своей братской клялся.
Монах согласно поклонился.
— Ведомо мне, грек, что у базилевса Василия есть сестра, прекрасная Анна. Посему предлагаю я брату своему Василию союз наш дружественный, союз Византии и Руси узами семейными скрепить. Пусть в знак дружбы и любви базилевс отдаст мне в жены сестру свою, порфирородную Анну!
«Пять баллов! — мысленно захлопал в ладоши ведун. — Жена из царского рода византийских правителей — это абсолютное подтверждение величия русского князя и гарантированная родовитость всех его потомков. После такого союза ни одна собака на Владимира тявкнуть не посмеет».
— Но, княже, — громко сглотнул Ираклий. — Не пристало христианам выдавать жен за язычников…
— Ты отказываешь мне именем базилевса, грек? — жестким холодным тоном поинтересовался Владимир.
— Прости, великий князь, — спохватившись, низко склонился монах, — не по силам мне давать ответ на столь важный вопрос. Ныне же я отпишу письмо Василию и до вечера отошлю его с посыльным. Мудрость базилевса превосходит мои скромные способности, а потому не могу я предположить, каким будет его решение.
— Отпиши, грек, — так же холодно согласился князь. — Надеюсь, мой друг и брат Василий не сильно задержит с ответом?
— На все воля божия, — низко склонился монах и с облегчением услышал разрешение дикарского правителя:
— Ступай.
— Я вижу, ты выполнил мою просьбу, ведун, — отметил князь, когда за греком закрылись тяжелые створки. — Чем я могу отплатить тебе за это?
— Прикажи пока не чистить топку на кухне.
— При чем тут она? — непонимающе повернулся к Олегу правитель.
— Я спрятал туда амулет жизни Будимира, — спокойно сообщил Середин. — Когда на кухне станут топить печь, его будет бросать в жар. Когда сделают перерыв — он испытает облегчение. Со стороны это будет напоминать обычную болезнь с регулярными приступами. Когда у амулета выгорит сердце, волхв умрет. Вряд ли это случится раньше, чем через неделю. Но наверняка не позднее, чем через два месяца.