— Будем туда же по очереди ходить, — пожал плечами комвзвода.
Лейтенант покачал головой:
— Не нравится мне это, командир. Расслабляемся. Как бы ночью не подползли да ножами всех…
— Слушай, ну хватит уже, здесь не Карельский перешеек, а немцы — не финны. — Петров помолчал. — С другой стороны, разведку они, конечно, послать могут… Значит, по одному человеку от экипажа отправлять.
Луппов кивнул.
— Ты воду слил? — спросил старший лейтенант.
— Антифриз в системе, — покачал головой Луппов. — Но вообще, машина остывает. Когда прогревать будем?
— Ага… — Комвзвода с некоторым запозданием подумал, что ему бы тоже надо начинать греть машину.
— Реву, правда, будет, — пробормотал Герой Советского Союза.
Похоже, оба думали об одном и том же: кто его знает, не ползают ли там, в темноте, чужие люди в маскировочной одежде, пусть и не с ножами. А «тридцатьчетверку» слышно за километр.
— Ладно, посмотрим, — кивнул старший лейтенант. — Значит, так, первого пошлешь своего наводчика.
— Есть.
Темнело быстро, Петров уже не мог различить танк Лехмана. Пехотинцы закончили с устройством ночлега и, кажется, даже развели костер. Пламени видно не было, лишь дрожал чуть воздух над сугробом, которым казался отсюда блиндаж, — если не знать, куда смотреть, не заметишь.
— А ты на чем воевал, — спросил комвзвода, — в смысле, в финскую?
— На Т-28, — ответил Луппов.
— Да ну? — восхитился Петров.
Т-28 считался машиной легендарной. Вживую он его видел только в училище: огромный, с орудийной и двумя пулеметными башнями — гордость РККА в 30-е годы.
— И как тебе «тридцатьчетверка» после него?
Лейтенант потер подбородок.
— Даже не знаю, что сказать. Там в башне можно было в карты играть. Да и не в этом дело, понимаешь, он был особенный, мы все были особенные. Корабль, а не танк. А это… — Луппов постучал по броневой плите, — это конь. Да, тесно, конечно, просто я в нем — как дома. Хорошая машинка. Нравится она мне.
Петров усмехнулся, похлопал лейтенанта по плечу и, повернувшись, пошел к своей «тридцатьчетверке». Возле танка его встретил Безуглый.
— Комбат выходил на связь, — сообщил сержант. — Я сказал, что вы позицию обходите. Пехота топор вернула, — добавил он, словно считал, что эти события одинаково заслуживают внимания командира.
— Вот и молодцы, — пробормотал старший лейтенант. — Осокин!
— Есть? — высунулся из люка водитель.
— Давай-ка к блиндажу, пехота там костер развела, погрейся. Можешь поспать часок, понял? Сухари возьми, порубаешь.
— А машину прогревать? — озабоченно спросил Осокин.
— Сперва сам прогрейся, — усмехнулся комвзвода. — Через час разбужу.
— Есть! — радостно ответил мехвод и полез обратно.
Через несколько секунд он выполз из танка и уже направился было к блиндажу, но, сделав несколько шагов, остановился и нерешительно обернулся.
— А если немцы, командир? Ну, ночью? Может, мне лучше от танка не отходить?
Петров был готов расцеловать маленького водителя за этот вопрос. Осокин очень замерз, это видно, и все же он подумал о том, что делать экипажу без мехвода в случае немецкой атаки.
— Иди грейся, Вася, — улыбнулся командир.
Осокин облегченно вздохнул и, переваливаясь, побежал к блиндажу.
— Орел! — заметил Безуглый. — Орел ведь, товарищ старший лейтенант?
— Орел, — согласился комвзвода. — Ладно, а вызови-ка ты мне, Саша, комбата.
— Есть!
Радист вызывал комбата минут пять. Наконец, из люка механика высунулась рука, держащая танкошлем с подключенной гарнитурой. Кинув сержанту свой, чтобы не замерз, Петров прижал к уху наушник. Гусев словно ждал вызова: сообщив, что подкрепление будет утром, он приказал продолжать наблюдение за дорогой и дал конец связи. Старший лейтенант опять поменялся наушниками с Безуглым и приказал наводчику проверить — остыла ли машина. Протасов залез под брезент и вскоре вернулся с неутешительным известием: двигатель еле теплый, вернее, уже почти холодный. Петров вздохнул — значит, придется минут двадцать газовать на всю округу, выпуская облака белого дыма: кто не спрятался — я не виноват. Прежде чем отдать приказ заводить, комвзвода пошел проверить, как обстоят дела у Лехмана.
На год моложе Петрова, Леонид Лехман всегда имел какой-то особенно мрачный вид. Черноволосый, черноглазый, он выглядел гораздо старше своих лет, и при первом взгляде на него кто-нибудь незнакомый мог подумать: «Вот человек серьезный и невеселый». Потом Лехман открывал рот, и весь батальон держался за животы. Лейтенант отмачивал свои шутки — всегда новые и всегда смешные — с особенно суровым, даже похоронным лицом, и Безуглый как-то раз с некоторой ревностью сказал: «Я понимаю — у него такая рожа. Я понимаю — он человек веселый. Но и то и другое вместе — это уже нечестно». Впрочем, Лехман знал меру и в отличие от москвича никогда не выставлял себя шутом. Хороший командир, он дрался умело и спокойно, и за бои под Мценском был, как и Петров, награжден орденом Красной Звезды.
Под танком Лехмана происходила какая-то непонятная возня, между катков валил дым. Из-за кормы вывалился закопченный водитель и принялся протирать глаза снегом. Тем временем дыма стало поменьше, и танкист, не обращая внимания на командира взвода, полез обратно. Все это выглядело довольно странно. С одной стороны, что-то, очевидно, горело. С другой — Петров не видел обычной при такого рода ЧП беготни, не чувствовал напряжения. Каким бы странным это все ему ни казалось, экипаж, похоже, знал, что делает. Под танком брякало, слышался приглушенный мат, наконец дым стал светлее. Водитель снова вылез наружу, взял лежащую на крыле флягу и начал жадно пить. За ним задом выполз невысокий человек в ватной куртке и танкошлеме. Обычно лейтенант Лехман ходил в полушубке, а на голове носил, лихо заломив на ухо, пошитую вопреки уставу на заказ щегольскую командирскую ушанку из барашка. Но для черной работы (а, судя по чумазому лицу, работа была — черней не придумаешь) он, как и все нормальные танкисты, припрятал списанный ватник — грязный и продранный.
— И это гордость нашей бригады — Леонид Лехман? — спросил комвзвода задумчиво, заранее настраиваясь на ответную хохму. — Товарищ лейтенант, почему вы не соответствуете высокому облику советского танкиста — своей великой Родины сына?
Лехман набрал полные пригоршни снега и принялся размазывать грязь по лицу, между пальцев текла черная вода. Второй ком смыл большую часть копоти, и лейтенант хмуро посмотрел на командира.
— «Пускай, не речисты, пусть пашем до пота, зато мы танкисты, а не пехота», — продекламировал он сурово. — Какой облик танкиста без масла и копоти на роже? Это уже не танкист, извините, а какой-то воин-хозяйственник.