Напротив ворот — вход в храм.
Но Максиму не надо было в храм.
Он ведь уже сказал Марго, что хочет разговаривать напрямую с Ним, а не с Сыном.
Сам не зная почему.
Он вышел из ворот и наугад побрел вправо, лавируя между сплоченных светло-желтых домов. Изнывая от жары, ощущая кожей непрерывное давление неба и солнца и желая лишь одного: как можно скорее выбраться из города, сесть в машину Марго и поехать на юг, к Красному морю, на встречу с чернокожим по имени Адамастор.
Великий город невзлюбил Максима; наверное, тот показался ему слишком суетным, наверное, Банану вообще не надо было сюда приезжать.
Максим сбежал по лесенке, еще раз свернул, преодолел ступенчатый подъем и очутился возле высокой, как бы вырастающей из земли стены, сложенной из огромных, плотно прилегающих друг к другу каменных глыб.
А над стеной, словно неотъемлемая часть неба, горел золотом купол с четко очерченным полумесяцем на верхушке.
Стена Плача и купол над скалой.
Вершина Храмовой горы.
Место обитания Бога.
Возле стены копошился народ — евреи молились а немногочисленные по нынешним временам, туристы стояли вокруг и проникались здешней патетической аурой.
Максим прошел между двух вооруженных секьюрити и направился к стене.
Он не знал, чего ожидать, он просто шел к стене, медленно, даже, пожалуй, торжественно.
Надежды, что Банана услышат, не было.
Будь Он настроен слушать, мир выглядел бы совершенно иначе.
Максим приблизился к стене вплотную и прикоснулся к выщербленному камню.
Стоявший рядом еврей с большой черной бородой и в кипе монотонно кланялся, и так же монотонно кланялся другой еврей, справа, с бородой седой, а не черной.
Максим прижался к стене лбом и почувствовал, как внутри сами собой возникают слова.
Возникают помимо воли и логики.
Максим просил Его о том, чтобы все в этом мире изменилось, чтобы друзья перестали исчезать бесследно, а женщины — торговать собой: пусть просто дарят любовь, ведь Он сам говорил, что любовь — главное. Максим просил Его сделать так, чтобы все были счастливы, хотя это и смешно, на самом деле смешно, очень смешно, но выполни же мою просьбу, почему моя сестра несчастна, почему исчез мой друг Палтус, что произошло с Ириной, да и Вера — помнишь Веру? Я помню все, все и всех, и все мы несчастны, где же выход, скажи?
Вдруг Банан ощутил опустошение, будто его выжали до капли. Он отстранился от стены и запрокинул лицо к безжалостному иерусалимскому небу. Ответа не было, Он не хотел отвечать; но Максиму стало необыкновенно легко, и он понял, что должен делать.
Точнее — продолжать делать.
Ибо все протекало так, как было заранее предначертано.
Надо просто вернуться к машине и ехать в Эйлат.
Он медленно отделился от стены.
Совсем рядом, наискосок, виднелись Мусорные ворота, снабженные турникетами; у входа и выхода стояли солдаты, Максим прошел сквозь ворота и отыскал «мазду».
Марго спала, откинув кресло.
Максим постучал в окошко, она проснулась и открыла ему дверцу.
— Ну что? — спросила она.
Максим ничего не ответил, уселся рядом и припал к бутылке с водой.
— Едем? — спросила Марго.
Он кивнул, они тронулись с места, через пятнадцать минут Великий город остался позади.
И тут Максим заговорил.
Он говорил долго; они подкатили к Мертвому морю, миновали Кумранские пещеры, оставили позади крепость Массаду и два ноздреватых скалистых плато — одно по имени Содом, другое Гоморра, — но не стали оглядываться на застывшую фигуру Лотовой жены, солнце уже клонилось к горизонту, заливая голую каменистую пустыню болезненным красноватым светом, они выехали на трассу, ведущую в Эйлат и только у оазиса со странным названием «101-й километр» Максим закончил рассказ.
— Покажи термос! — попросила любопытная, как все Девы, Марго и притормозила.
Банан послушно достал термос.
— Можно открыть?
Он отвернул крышку, пахнуло холодом.
Марго молча смотрела на ампулу.
Банан завинтил термос и убрал в сумку.
— Значит, — сказала Марго, — это сперма твоего друга.
— Да, — ответил Банан.
— И ты хочешь, чтобы кто-нибудь от нее забеременел…
— Да, — повторил Банан.
— Это могу быть и я! — убежденно выдохнула Марго.
— Спасибо, — поблагодарил Максим и добавил: — Еще не время…
— Почему? — спросила Марго.
— Адамастор! — объяснил Максим. — Надо и у него спросить, все ли я правильно делаю.
— Пойдем есть! — сказала Марго.
Они прошли сквозь забавные резные воротца. В оазисе росли кипарисы, платаны, акации и несколько десятков пальм. Времени не оставалось — хотелось успеть до темноты, поэтому перекусили картофелем фри и гамбургерами да выпили соку.
И покатили дальше, а за считанные минуты до въезда в Эйлат — этот протуберанец Земли Обетованной на побережье Красного моря, который иорданцы именуют Акабой, отчего Эйлатский залив на многих картах обозначается как «Залив Акаба», — едва они линовали развилку у пограничного пункта Арава, она вдруг сказала ему:
— Ты спятил, Банан!
Банан улыбнулся в ответ.
Они пересекли черту города.
Марго выключила кондишн и открыла окна.
Дохнуло жарой и морем.
Проехали мимо эйлатского аэропорта и свернули к Коралловому берегу.
Море было слева, а справа возвышались невысокие бурые горы; за ними начиналась Синайская пустыня.
В густеющей темноте они добрались до отеля «Орхидея», известного еще и как «Тайская деревушка», — почти у границы с Египтом, в десяти минутах езды до пограничного пункта Таба.
Холмы, усаженные пальмами и какими-то разлапистыми деревьями.
У бассейна колготился немногочисленный народ, они прошли рецепцию, и бойкий электромобильчик повез их вверх по узкой дорожке, петляющей между Деревянными бунгало и купами тропической зелени.
— Это очень хороший отель! — проговорила Марго, входя в номер.
— Сейчас здесь большие скидки! — ответил Максим.
— Сейчас везде большие скидки! — сказала Марго и вдруг заплакала.
Он достал платок, протянул ей, а сам вышел на лоджию.
Вокруг была зелень, жара спала, сквозь темные кроны мерцало море.
В ушах гудело — дорога заняла весь день.
Точнее — утро, день и вечер.