А Марго очень хотелось этого.
Может, в благодарность за то, что Банан так и не тронул ее ночью.
Кто знает.
В результате они поехали обратно той дорогой, по которой его вез Лева, и Максим не сумел полюбоваться ни роскошными холмами Галилеи, зелено-желтыми, будто прочерченными в прозрачной синеве библейского воздуха, ни столь же прозрачной синевой озера Кинерет, к которому сбегают эти холмы, ему не дано было подойти по темноватой крупной гальке к воде, вблизи уже не синей, а коричневой, но все равно кристальной, отражающей яркий желтый круг висящего над Галилеей солнца.
Впрочем, Банан все-таки подошел к воде.
Не утерпел, попросил Марго тормознуть у моря.
Случилось это между Хадерой и Натаньей; они остановились, она осталась у машины покурить, а он спустился вниз по склону.
Вода тут была не очень чистая, на белой пене виднелись грязноватые разводы, но он все же снял сандалии, закатал джинсы и вступил в Средиземное море.
Очень теплое, на удивление теплое, почти как океан в котором он плавал вроде бы совсем недавно.
Максим прошел несколько метров вдоль берега, посмотрел в сторону машины — Марго помахала ему рукой, и он заспешил к ней.
Им предстояло миновать Натанью и Рамат-Ган, а затем, не сворачивая к аэропорту Бен-Гурион, резко увеличить скорость и устремиться к Иерусалиму. В дороге они были уже третий час, до Иерусалима оставалось около часа, до Эйлата — все пять.
Они перекусили на заправке минутах в двадцати за поворотом к аэропорту: съели по пицце и выпили невкусный растворимый кофе.
У Максима разболелась голова, солнце палило немилосердно, он проглотил таблетку, которую дала ему Марго, впереди уже виднелись горы, и Банан вдруг осознал, что сумасшедшее лето, начавшееся с добермана по имени Ганс, привело его туда, где он и не мечтал оказаться.
Вернее — приведет.
Совсем скоро.
И, может быть, там он поймет, чего ради мотается из страны в страну, таская с собой полный жидкого азота термос, в котором хранится ампула под номером ZZX 222.
Ампула со спермой его друга.
Он надеется получить ответ.
«Зачем? — спросит Максим. — Боже, скажи, я ни в чем не ошибаюсь?»
Марго как-то странно посмотрела на него.
— По-моему, тебе надо помолиться.
Банан кивнул.
— Можешь пойти в храм, — продолжала она. — Ну, знаешь, храм Гроба Господня.
— Нет, — сказал Максим, — мне надо напрямую.
— Чудной ты человек, — пробормотала Марго. — Но ты меня нанял…
Несколькими часами позже она сообщит ему, что он спятил, но это будет уже после того, как он расскажет ей, зачем ему Адамастор и что находится в никелированном термосе, над которым Банан трясется, словно там все сокровища мира.
Это произойдет несколькими часами позже, а сейчас они въезжают в Иерусалим.
Поначалу это был просто большой город.
На въезде они попали в пробку, к счастью, очень быстро рассосавшуюся. Марго лихо выкручивала руль, а Максим пялился в окно, борясь с какой-то идиотской хандрой, нежданно подступившей к горлу, — то ли оскомина обманутого ожидания, то ли просто дома вокруг настолько самодовольны, что оторопь берет; но желтоватый камень в то же время притягивал, завораживал взгляд, и они вовсю катили по широким улицам на восток, увлекаемые этой тысячелетней ловушкой.
Марго показала ему здание кнессета, они миновали тенистый, хоть и не очень впечатляющий парк, и Банан вдруг увидел, как на месте самодостаточных домов образовалась стена.
Он понял, что они прибыли.
«Мазда» тащилась за малогабаритным автобусом, сзади ее подпирала другая машина, машины подпирали ее и с обоих боков, однако справа уже распростерлась зеленеющая долина, а слева высился на горе фантастический желтый город, совсем не тот, в какой они въехали минут двадцать назад.
У Максима перехватило дыхание, тоска улетучилась, а вместо нее явилось никогда ранее не испытанное чувство восторга — просто оттого, что он живет и наконец добрался туда, куда любому человеку надо попасть хоть раз в жизни — для того чтобы убедиться, что Бог есть.
Максим чувствовал присутствие Бога.
В знойном воздухе иерусалимского дня.
В ленивом дуновении ветра с востока. Из пустыни.
Он покосился на Марго.
Она продолжала крутить руль, только сняла очки, и ее темные глаза печально смотрели вперед через лобовое стекло.
— Приехали! — отметила она и добавила: — Вон там Львиные ворота.
— Не понял! — сказал Банан.
Марго объяснила, что в Старый город ведут восемь ворот, двое закрыты, Золотые и Ворота Ирода, Золотые совсем неподалеку, Гефсиманский сад тоже рядом.
— Один пойдешь? — спросила она.
— Да, — ответил Максим.
Тогда ты выйдешь через другие ворота, Мусорные, и там я тебя буду ждать. Не потеряешься?
Банан хмыкнул, надел белую туристическую кепочку от жары, взял бутылку воды, достал из сумки термос…
— Термос тебе зачем? — осведомилась Марго.
Он пристально посмотрел на нее, хмыкнул и положил термос обратно в сумку, как дурак промямлил:
— Береги эту штуку!
— Осторожней, — сказала Марго. — Тут Иерусалим!
Банан махнул ей рукой, вышел из машины, захлопнул дверь и направился в сторону Золотых ворот, мельком глянув на указатель, где было написано: Via Dolorosa.
Дорога скорби.
Уверенно пристроился в хвост малочисленной группке туристов богомольного вида: скорей всего, католики из Южной Америки; он может ошибаться, но все они такие смуглые, темноволосые.
И немолодые.
Прошел ворота и двинулся вверх, тщательно следя, чтобы табличка «Дорога скорби» не исчезла из поля зрения; та мелькала то на одном коричневатом морщинистом доме с узкими щелками окон, то на другом.
Припекало; Максим чувствовал, как напитывается влагой рубашка.
Отхлебнул воды из бутылки и двинулся дальше, прошел часовню Осуждения, у церкви Богоматери Страдания свернул налево и вновь оказался на Via Dolorosa.
Всюду были солдаты с М-16 в руках, начались арабские кварталы, Максим ускорил шаг, чтобы не отстать от латиноамериканцев, которые притихли и молились чуть не на каждую стену. Временами идти становилось трудно — дома настолько сближались, что разойтись было практически невозможно, и лишь откуда-то сверху, из щелей между крыш, светило беспощадное иерусалимское солнце.
Так он добрался до храма Гроба Господня.
Просто шел, шел и — дошел.
В очередной раз свернул налево, угодил в какие-то ворота и увидел большой мощеный двор.