Неловко скользнув подковами сапог по гладким доскам, Усенко выбрался из кузова и тяжело сел на подножку рядом с распахнутой шофером дверцей. Некоторое время оба облегченно молчали, и только потом, когда затих гул улетевшего истребителя, Усенко спросил:
— Слушай, а ты почему не остановился?
— Это в поле-то? Он бы нас как перепелов… А лес рядом…
— Отчаянный ты парень! Я б на твоем месте встал, и в кювет…
— Ну эт ежели пехоту везти, тогда да! А у нас в артиллерии как? Снаряды накидали, и налет — не налет, дуй Ваня, пушки без боекомлекта не оставишь. Вот и приспособился…
— Опыт-то где набирал?
— С Халхин-Гола. Да и тут пришлось… Наша артбригада до вчерашнего дня Владимирский тракт держала.
Усенко хотел спросить еще что-то, но тут их разговор оборвался.
Ломая сучья и бренча плохо пригнанной амуницией, к ним подбежал прятавшийся где-то в лесу пехотный дозор.
— Что за машина? — гаркнул младший лейтенант, но, разглядев петлицы Усенко, сбавил тон. — Попрошу документы, товарищ капитан…
Усенко расстегнул клапан кармана и, подавая удостоверение, попросил:
— Проводите мня в штаб, лейтенант. — Потом, перехватив подозрительный взгляд офицера, недоуменно рассматривавшего фотографию, провел по осунувшемуся, небритому лицу ладонью и пояснил: — Я не спал двое суток…
Штаб корпуса, куда в конце концов проводили Усенко, располагался на лесной поляне. Радиомашина, в опасении налетов вкопанная до половины в землю, и камуфлированная «эмка»-вездеход жались с одной стороны, а с другой, рядышком были натянуты две штабные палатки. Из-за брезентовой стены меньшей из них доносился стук печатной машинки.
Капитан без колебаний зашел в большую палатку и представился. В палатке, несмотря на остегнутые клапаны, было душно. Генерал-майор, командир стрелкового корпуса, стоял, опершись руками на стол с расстеленной на нем картой, и, едва дослушав рапорт Усенко, кивком подозвал его к себе.
— Показывай, где тебя носило…
Такое обращение не удивило Усенко. До войны они часто встречались и знали друг друга, но вот тон фразы заставил капитана еще раз взглянуть на генерала. На первый взгляд, он изменился мало. Та же выбритая голова, то же солдатски-мужицкое лицо и та же чуть мешковатаая, начинающая полнеть фигура. Правда, теперь плечо перехлестнул туго натянувшийся ремень полевой сумки, а плотно набитые карманы гимнастерки странно топорщились. Но с момента их последней встречи в корпусном штабе дней за шесть до войны и без того маленькие глаза генерала провалились, а из-под коротко подстриженных, седеющих усов далеко вниз поползли две горькие складки.
Видимо, промедление Усенко не понравилось генералу, и он напоминающе зашелестел картой. Усенко встряхнулся, шагнул к столу и то, что он увидел, заставило его начисто забыть об облике генерала. Густо заштрихованная стрела, слегка изгибаясь, ползла от Владимира-Волынского в сторону Житомира.
Не в силах оторвать взгляд от синей стрелы, Усенко начал:
— Значит, отсюда… — палец капитана пополз по карте. — Потом большак проскочили в разрыв между колоннами. Примерно тут…
Генерал изучающе посмотрел на Усенко.
— Скажите, капитан, вам не кажется, что немцы идут по основным магистралям, а в стороны высылают только разъезды?
— Утверждать не берусь, но точно знаю, что часть этого пространства они контролируют с помощью банд из местного кулачья.
— Согласен. — Генерал кивнул. — Но в целом через полосу немецкого наступления пройти можно.
— Конечно. — Усенко еще раз посмотрел на карту. — Я же прошел.
— Правильно. Поэтому я хочу послать вас делегатом связи. — Генерал вскинул голову и уперся глазами-буравчиками в лицо Усенко. — Пойдете? После отдыха? Но если есть другие причины…
Усенко посмотрел на жирную стрелу немецкого наступления, четко прорисованную на карте, и твердо сказал:
— Других причин нет. Я согласен.
Генерал удовлетворенно кивнул и показал на карте зеленый масив, густо перемежавшийся болотной штриховкой.
— Здесь немцы мне не страшны. Их основная ударная сила, танки, тут не пройдут. Они наступают узким клином. Ось клина — магистраль. Ее можно и нужно перерезать. Я получил приказ наступать, и я буду наступать. Но ниже… — генеральский карандаш сполз с зеленого пятна. — Местность открытая. Оттуда, под дых немцам, должны наносить удары наши мехкорпуса. Но у нас плохо со связью. Ваша задача: дойти до наших передовых частей и сориентировать их. Если там будут точно знать, где наш корпус, мы перережем немецкий танковый клин!
Генерал перевел дух и сменил интонацию:
— Поймите, капитан, перед наступлением у меня нет свободных командиров, а вы, если что, сумеете объясниться…
— Я все понял, — Усенко посмотрел на генерала. — В начале июня я был во Львове, на совещании. Знаю людей из мехкорпуса в лицо.
— Именно это я и имел в виду! — обрадовался генерал.
Потом командующий помолчал, давая время Усенко все осознать, и дальше заговорил сухо, по-деловому:
— Перейти шоссе лучше здесь. — Карандаш генерала уткнулся в перекрестие линий. — Это урочище «Джерела». Дальше — имение Радзивилла и старая рокада. Надеюсь, проскочите незаметно…
Теперь генерал говорил, не глядя на карту, и Усенко на всякий случай переспросил:
— Старая рокада?..
— Не удивляйся, капитан, я тут еще в ту войну воевал… Удачи!
Командующий улыбнулся воспоминаниям и в крепком рукопожатии сжал ладонь капитана…
* * *
Ицек, как ему и сказали, подошел к группе красноармейцев, собравшихся возле прикрытого свежесрублеными ветками грузовика, и, не решаясь заговорить первым, остановился. Так продолжалось с минуту или две, потом рослый сержант, судя по всему — старший команды, повернулся к нему и довольно пренебрежительно спросил:
— Это ты, что ли, Цвилер будешь? Прикомандированный…
— Я, — с готовностью кивнул Ицек и подошел ближе.
— Местный? — сержант глазами как бы ощупывал Ицека.
— Местный. Комсомолец! — торопливо добавил Ицек.
— Ладно, — в глазах сержанта иглисто сверкнули две льдинки.
Но Ицек уже почувствовал себя своим и бесцеремонно ткнул пальцем в диск сержантского ППД.
— А мне теж такого дадуть?
Вместо ответа сержант только презрительно хмыкнул, а плотный, ухватистый боец хлопнул себя по ляжке и рассмеялся:
— От дали новеньких, а, командир? Одному пушку подай, другому автомат требуется. Воя-я-ки-и, страсть!
Дверца укрытого ветками «ЗИСа» мгновенно распахнулась, и сидевший в кабине водитель сердито огрызнулся:
— Ты чего шебуршишься, цыплак несчастный? — Шофер смерил весельчака уничтожающим взглядом. — Сказано же: мое дело снаряды к пушкам возить. А с вами, видать, нахлебаешься…