Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы | Страница: 44

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Она лежала, отвернувшись к стене, и тихо плакала. Родила сына, но никто не только не поздравил, даже не поинтересовался, как она себя чувствует, жива ли вообще. Не зашла ни Елизавета Петровна, ни Петр, хотя было слышно, как он пирует с приятелями, отмечая рождение сына. Если не верят, что это его сын, то к чему тогда пить за его рождение? Если верят, почему не интересуются самой матерью?

Несколько дней в одиночестве, нарушаемом только появлением молчаливых служанок, позволили Екатерине всерьез обдумать свое положение, которое, несмотря на рождение наследника, было незавидным.

Теперь ясно, что она сама никому не нужна. Если мальчик выживет и будет воспитываться Елизаветой Петровной, то мать до него просто не допустят, об этом императрица говорила заранее. Мужу она не нужна, остальным тоже. Салтыкова отправили в Швецию, якобы сообщить королю о рождении у великокняжеской четы сына, Прасковья Никитична Владиславова хоть и много умней, но это не Чоглокова. Она всего боится, при великокняжеской чете всем заправляет Шувалов… Со всех сторон ничего хорошего.

И снова гордость брала свое. Петр словно мстил за ее счастье с Салтыковым. Елизавета Петровна, муж и Шуваловы хотят, чтобы она была несчастной? Нет, она не доставит им такого удовольствия, она слишком горда, чтобы быть несчастной из-за того, что этого желают другие!

Все же главную роль в том, что Екатерина пришла в себя, сыграли не эти размышления после родов, а жестокий разговор с Бестужевым, произошедший несколько позже.


В день крещения сына Елизавета Петровна смилостивилась и прислала матери подарки — ларец с украшениями и сто тысяч рублей, но… Ожерелье, сережки и два небольших колечка могли бы предназначаться горничной, но никак не великой княгине, да еще и за рождение наследника. А сто тысяч, едва дав, тут же забрали, из канцелярии императрицы пришел барон Черкасов, сильно смущаясь, попросил деньги обратно, потому что казна пуста, а Ее Величество срочно требовала именно такую сумму. Екатерина, ни слова не говоря, протянула ему пакет. Барон горячо заверил, что немного погодя непременно вернет, но предложенное взял. В тот же день она узнала, что сумма прямиком была направлена Петру, потребовавшему и себе подарок за рождение сына.

На сороковой день после рождения Екатерине позволили издали увидеть свое дитя, на руки не дали. Малыша страшно кутали, он спал в люльке в покоях императрицы, та вскакивала сама, если Павел плакал, не подпуская к нему никого. Екатерина с тоской думала, что ребенка вырастят таким же хилым, как Петр, а потом он всю жизнь будет мучиться от болезней.

Но попытка сказать, что малышу жарко, вызвала такую бурю протеста, что мать зареклась вообще что-нибудь спрашивать…

И все-таки, промучившись несколько дней, Екатерина решила поговорить с Елизаветой Петровной, объяснить, что мать должна видеться с сыном, это жестоко — отбирать у нее ребенка. Но сделать это не удалось. Наверное, к счастью.


Государыня гневалась. Причина была во все том же плохом самочувствии, а повод нашелся просто. На днях, выйдя в неурочное время из своей спальни, она наткнулась на дремавшего на посту гвардейца. Ладно бы спал, так ведь и храпел, каналья! Заливисто этак, с присвистом… Государыня, которой не спалось, потому что улечься из-за предстоящего утреннего приема пришлось раненько (а она привыкла с рассветом только засыпать), позавидовала, но будить усатого гвардейца не велела, распорядилась, чтобы заставили вымыться, от часового пахло, как от старого козла.

Следующие два дня бывали приемы, к тому же Павел беспокойно спал последнее время, что совершенно расстроило сон и привычный распорядок дня Елизаветы Петровны. У нее начались колики, снова горчило во рту, не помогали даже «конфекты», и водка с редькой тоже не помогала. А посему настроение было дурным, что грозило всем приближенным, от горничной до канцлера и фаворита, неприятностями. И тут…

На посту снова дремал усатый гвардеец, от которого дурно пахло! Прижав надушенный платочек к носику, государыня постояла, что-то соображая. В следующую минуту соня был разбужен и допрошен:

— Который день на посту стоишь? Почему я тебя так часто вижу?!

Пришлось бедолаге сознаваться, что заменяет своего приятеля.

— Кто разрешил?!

Конечно, никто не разрешал, просто более состоятельные гвардейцы за деньги нанимали на скучный пост товарищей, а сами в то время либо пьянствовали, либо развлекались. Усач проиграл в карты и вынужден был в качестве оплаты карточного долга стоять на посту третью ночь подряд, вот и заснул.

Придворные смогли передохнуть, гроза в тот день коснулась гвардии…

Екатерина невольно примечала недочеты в управлении огромным хозяйством под названием «Двор». Немыслимое количество слуг воровало всяк на свой лад, по самому скромному прикиду выходило, что половина еды, дров, свечей и прочего уплывала на сторону, не говоря уж о деньгах, которые выделялись на покупку провианта и запасов. Конечно, коты не ели рябчиков, довольствуясь куда более скромной пищей, а вот слуги ели. Поскольку обеды с огромным числом приглашенных бывали часто, а уж полсотни гостей и за гостей не считалось, слугам перепадало много, они откровенно жировали, ленились и были крайне бестолковы.

Но и сама став императрицей, Екатерина не сумела отвадить слуг от воровства и жестко наладить работу дворцового хозяйства. Хотя жила во много раз экономней и за счетами следила лично.

Из-за гнева Елизаветы Петровны поговорить с ней не удалось, Екатерина, только узнав, что государыня не в духе, поспешила ретироваться. Однако уйти ей не дали. Попросил о разговоре Бестужев.

Как и императрица, Екатерина не любила канцлера, прежде всего потому, что канцлер сам не любил великую княгиню. Пожалуй, нет, он не любил принцессу Софию-Фредерику, выбранную наследнику без его, Бестужева, согласия, даже вопреки и тайно. А к великой княгине Екатерине он просто приглядывался, особенно внимательно с тех пор, как она родила Павла. Просто теперь стало ясно, что государыня в обход Петра может назвать наследником внука, а регентами при нем родителей мальчика. А Елизавета Петровна все чаще болела, это означало, что вскоре новыми правителями могли стать Петр и Екатерина, причем Екатерина в большей степени.

Екатерина, как и все, прекрасно понимала возникший к себе интерес, ей было неприятно, но еще больше она не любила Бестужева за изгнание своей матери, ведь именно канцлер тогда прислал Елизавете Петровне расшифровку писем Шетарди, с этого началось неприятие императрицей принцессы Иоганны. И конечно, Екатерине, как всем, не нравилась манера канцлера разговаривать. Он обожал сладкое и потерял практически все зубы. Четыре неровных черных обломка не позволяли ему ни есть, ни говорить нормально.

Но на сей раз весь вид Бестужева говорил, что у канцлера есть для великой княгини нечто очень важное. Беседовать не хотелось, и все же она согласилась на эту встречу. Позже Екатерина думала, не было ли лучше отказаться, оставаться в неведении. После тяжелых размышлений решила, что нет, не знай того, что узнала, она могла бы выглядеть смешно, даже глупо…