Долго обходил обгорелые развалины Рязани Олег Иванович, невзирая на моросящий дождь. Люди, занятые работой на пепелище, снимали шапки и кланялись ему. К любому из погорельцев Олег Иванович подходил со словами участия и утешения. Все деньги, имеющиеся у него в поясном кошеле, князь раздал вдовам и сиротам.
Придя в свой терем на горе, Олег Иванович первым делом призвал к себе на совет бояр и воевод. Покуда бояре собирались в гриднице, Олег Иванович тем временем повидался с сыновьями, беспокойство о которых и толкнуло его к немедленному возвращению в Рязань. Олег Иванович был готов сражаться с татарами не на жизнь, а на смерть. По пути в Рязань ему удалось собрать отряд ратников в триста человек. Однако до битвы дело не дошло. Арапша, не задерживаясь подле разоренной Рязани, увел свою конную орду к Пронску.
Десятилетний Радослав и девятилетний Федор не выглядели испуганными. Они признались отцу, что оба были готовы биться со степняками на стене детинца, но взрослые не допустили их в ряды воинов. При этом Радослав посетовал на то, что когда израненный в сече Громобой больше не смог верховодить войском, между боярами вспыхнула грызня из-за того, кому из них принять главенство над ратниками.
— Кабы в это время нехристи пошли на приступ детинца, то, пожалуй, смогли бы ворваться в крепость, — проворчал Радослав, смышленый и наблюдательный не по годам. — Хорошо, что зарядили дожди, вынудившие татар уйти от Рязани.
От Федора Олег Иванович узнал, что неизвестно куда сгинула княжна Ольга.
— Ольга все время была с нами в тереме, но когда степняки прорвались на улицы Рязани и в детинец валом повалил испуганный народ, она вдруг куда-то исчезла, — сказал Федор, не скрывая своей тревоги за Ольгу, к которой он был сильно привязан. — Я просил огнищанина Увара, чтобы он предпринял хоть что-нибудь для розыска Ольги. Однако Увар токмо отмахивался от меня, как от надоедливой мухи. Увар проявлял заботу лишь обо мне и Радославе, а об Ольге он совсем не заботился. Это по его недогляду Ольга куда-то пропала.
Олег Иванович пообещал сыновьям непременно разыскать княжну Ольгу, а также сурово спросить с бояр за их склоки между собой в столь неподходящее время.
Выйдя из покоев сыновей, Олег Иванович направился через трапезную к лестнице, ведущей на нижний теремной ярус, где находилась гридница. На миг задержавшись возле окна, он увидел, что солнце уже скрылось за крышами теремов и маковками церквей. Багровое зарево расползлось по всему небосводу, окрасив его в разные оттенки пурпура. «Даже небеса покрылись кровью! — невольно подумалось Олегу Ивановичу. — Отец Небесный скорбит вместе со мной!»
Торопливо сбежав по широким дубовым ступеням в нижние покои, Олег Иванович замедлил шаги по мере приближения к дверям гридницы. Он чувствовал, что после бессонной ночи, проведенной в пути, у него сильно ломит в висках. К тому же его замучила жажда. Сейчас прилечь бы, отдохнуть с дороги, но нельзя — дела и заботы прежде всего! Вот и дверь гридницы, обитая бронзовыми узорными полосами, с медным витым кольцом вместо ручки.
Взявшись рукой за холодное медное кольцо, Олег Иванович невольно замер, услышав за дверью яростную перебранку своих бояр, которые увязли в споре, стараясь выяснить, кто из них более виноват в том, что татары смогли с ходу взять Рязань и предать ее огню. Страшась тяжелой ответственности и княжеского гнева, бояре спорили до хрипоты, силясь перекричать друг друга. Кто-то из них даже стучал посохом по деревянному полу, негодуя на то, что ему не дают договорить.
«Ишь, раздухарились, забияки! — усмехнулся Олег Иванович. — Понимают, что дали маху! Никто не желает влачить на себе ярмо наибольшей вины иль ротозейства!»
Вступив в гридницу, Олег Иванович молча направился к креслу с подлокотниками, стоявшему возле стены, на которой висели красный щит, меч в ножнах, топор и дротик — это было оружие его покойного отца. Среди бояр водворилась напряженная тишина, они поспешно расселись по скамьям, переглядываясь между собой, словно псы, которых неожиданно растащили в стороны в разгар свирепой грызни.
— Что же вы примолкли, уважаемые? Отчего потупили очи долу? — с язвинкой в голосе промолвил Олег Иванович, усевшись в кресло. — Продолжайте свои препирательства, я тоже с интересом послушаю ваши взаимные обвинения и рассуждения о том, на ком из вас лежит большая вина, на ком меньшая за то, что нехристи столь запросто взяли Рязань.
Бояре неловко заерзали на длинных скамьях, смущенные недобрым пристальным взглядом Олега Ивановича, настороженные его язвительным тоном, за которым обычно скрывался гнев или сильное раздражение.
Первым осмелился нарушить затянувшуюся паузу боярин Агап Бровка.
— Как ни поверни, княже, но главная вина в случившемся несчастье лежит на Громобое, — сказал он, поднявшись со своего места. — Громобой постановил дать битву татарам на подступах к Рязани. Никто из нас не мог воспротивиться воле Громобоя, ведь твоею властью, княже, он был поставлен главным городским головой в твое отсутствие. В сече Громобой выказал немалую доблесть, спору нет, однако разбить орду Арапши он не смог. Татары гнали наши разбитые полки до самой Рязани и на плечах бегущих ратников ворвались в город через Пронские и Духовские ворота.
— Верные слова! — подал голос боярин Собирад. — Я сильнее прочих противился тому, чтобы биться с Арапшой в открытом поле. Но переубедить Громобоя было невозможно, видит Бог!
Среди старших дружинников прокатился одобрительный гул, все они были согласны с Собирадом и Агапом Бровкой. На их бородатых лицах было написано, мол, если с кого и спрашивать за поражение рязанцев в сече, так с упрямца Громобоя!
— Воины вынесли Громобоя из сечи всего покрытого ранами, — заметил Олег Иванович. — Руководить обороной Рязани Громобой не мог, ибо пребывал в беспамятстве. Кого-то из вас Громобой был должен сделать своей правой рукой, дабы наше войско не оказалось обезглавленным в случае его гибели или тяжкого ранения. Кто из вас был главным помощником Громобоя?
Бояре опять беспокойно задвигались на лавках, переглядываясь и толкая друг друга локтями.
— Чего молчишь? — обратился к боярину Свирту Напатьевичу Клыч Савельич. — Ты же ходил в помощниках у Громобоя. Ты и поддержал его на совете, когда Громобой заявил, что намерен столкнуться с татарами лоб в лоб.
— Не я один, — изменившись в лице, пробормотал Свирт Напатьевич. — Хован Зотеич тоже ратовал за битву с нехристями. Чего помалкиваешь, Хован? — Свирт Напатьевич сердито зыркнул на боярина Хована. — Пусть я был правой рукой Громобоя, но ты-то был его левой рукой.
— Ты на меня не наговаривай, приятель! — вздыбился Хован Зотеич, злобно ощерив рот. — Ты рвался в воеводы, а я нет. Я принял под свое начало полк левой руки помимо своей воли.
— Ну, хватит врать-то! — недовольно скривился Клыч Савельич, глянув сначала на Хована Зотеича, потом на Свирта Напатьевича. — Оба вы рвались в воеводы. Когда приспело время брать главенство над нашей ратью в связи с тяжелым ранением Громобоя, то вы чуть не разодрались из-за того, кому из вас быть главным воеводой, а кому — его правой рукой.