— А может быть, все-таки поделишься? — не отставал следователь.
— Вперед рогом прешь, начальник, только меня на такие приемчики не купишь. Я твоего любопытства не удовлетворю! — огрызнулся Ангел.
— Ну ладно. Пойду. Вижу, что разговор у нас пока не получается.
Пистолетик-то у пояса не сильно жмет? А то, знаешь ли, живот проткнуть можно. А потом ведь… торчит! Ты его припрятал бы куда подальше, — посоветовал напоследок Серов и, распахнув дверь, вышел за порог.
* * *
Резван вел себя в присутствии Ефимовича как хозяин. Он вольготно распластался в кожаном кресле и без конца стряхивал пепел на дорогой ковер.
Станислав Казимирович с улыбкой наблюдал за наигранными чудачествами Резвана, про себя отмечая, что какой-нибудь год назад тот с трепетом перешагивал дом казначея и взирал на предложенную ему чашку кофе как на пожалованную золотую цепь. Времена изменились, и в худшую сторону. Ефимовичу было известно, что Резван разослал малявы во все концы. В них он требовал немедленного судилища над казначеем. На его малявы отозвалось около сорока воров, среди которых оказалось немало сторонников Резвана. Во всей этой склоке Резван имел собственный интерес — метил в казначеи и, не стесняясь, щедро раздавал заманчивые обещания.
— Ты мне так и не ответил на один маленький вопрос: так где же мои деньги, уважаемый? — Резван в который раз сбросил сигаретный пепел на ковер. — Насколько я знаю, до меня к тебе приходили Джамал и Кайзер. Они тоже требовали свои деньги.
Ефимович оставался невозмутим. Если чему и учит старость, так это спокойствию.
— Может, они тебе и не говорили, но у меня с ними было заключено определенное соглашение.
— Какое же, позволь узнать.
Ефимович сделал значительную паузу, как бы давая понять, а стоит ли отвечать вообще, а потом нехотя произнес:
— Они согласились подождать.
Резван глубоко затянулся, подержал с полминуты дым в легких, а потом выпустил изо рта тугую струю, которая прошла вблизи от лица старого вора.
— Они очень великодушные люди, я это знаю. Возможно, они и согласны подождать, но у меня на это просто нет времени. — Он опять поднес сигарету к губам.
— А ты можешь уважить мою личную просьбу: потерпи хотя бы неделю.
В данный момент деньги невозможно изъять из дела. Они крутятся! Если я все-таки пойду на это, то в таком случае под угрозой окажутся десятки важных договоренностей, — попытался разрядить обстановку казначей.
Резван оставался непреклонен:
— Это не деловой разговор, а пустой базар! Ты ведь дал свое слово, а за него, как известно, нужно отвечать. И потом, я совсем не обязан решать твои проблемы за счет собственных хрустов. Я хочу получить деньги не по частям, а целиком, в ближайшие сорок восемь часов! Я все сказал. — Резван поднялся и загасил окурок о полированную поверхность стола.
— Правду ли говорят, что ты созываешь сходняк? — спокойно спросил Ефимович в спину уходящего гостя.
Этот вопрос застал вора врасплох. Несколько секунд он разглядывал резьбу на двери — какой-то замысловатый и сложный вензель, напоминающий арабскую вязь, — затем резко повернулся. На смуглом лице горца играла доброжелательная улыбка:
— Я так решил. Может быть, ты мне скажешь, что я не имею на это права?
— Нет, здесь все в порядке, Резван. Ты имеешь на это право. А что касается денег… ты их получишь до копейки. Надеюсь, ты не сомневаешься в этом?
— Разумеется.
Дверь за Резваном неслышно закрылась. Ефимович достал из шкафа рюмку и наполнил ее «Столичной». Что-то подсказывало вору — впереди его ждут еще более неприятные минуты. И он не ошибся — через полчаса зазвенел телефон.
— Паслушай, дарагой Станислав, у мэня очень сквэрно складываюца дэла. Кароче! Мне нужны маи дэнги, — заговорила трубка приветливым голосом Джамала. — Если я их не палучу чэрэз два дня, то потэряю давэрие людэй. А ты жэ знаешь, что такое для законника давэрие людей! — печально заключил старый вор.
— Знаю, Джамал, мне можешь не объяснять. Но ведь у нас был с тобой разговор, и ты мне дал время… — начал было Ефимович.
— Абстаятэлства, дарагой мой, абстаятэлства, — грустно пожаловался Джамал. — Если бы не они, праклятые, так, можэшь мне повэрить, я бы падарил тэбэ эти дэнги. — Слова прозвучали очень серьезно, ни малейшего намека на издевку.
— Я не сомневаюсь, — в тон ему отозвался Ефимович. — Ты получишь свои деньги через два дня. — И, не прощаясь, повесил трубку.
Следующий звонок прозвучал через полтора часа — звонил Кайзер.
Теперь этот звонок не казался неожиданным.
— Возможно, я тебя и расстрою, Станислав, но мне бы хотелось получить деньги сейчас. Мы тут задумали одно выгодное дельце, требуются срочные вливания, — без долгих разговоров сообщил Кайзер.
— Понимаю. Тебе нужны деньги, — Ефимович посмотрел на рюмку, наполненную до краев «Столичной».
— Ну, так ты не возражаешь?
— Как же я могу возражать? В конце концов, деньги-то твои! И выдал ты их сверх того, что отстегиваешь в общак. Все честно…
На том конце провода повисло настороженное молчание. Потом Кайзер откликнулся и спросил:
— Так, значит, завтра?
— Конечно, — спокойно ответил Станислав Казимирович.
— Ну, пока!
— До встречи. — Ефимович положил трубку на рычаг. С минуту он сидел неподвижно, а потом повернулся к человеку, сидящему в углу комнаты:
— Ты понял?
— Да. — На лице его гостя, который вошел в кабинет законного десять минут назад, отобразилась печаль.
— Этот мир очень несправедливо устроен, Ильфан. В людях живет ненависть и зависть. Каждый из них еще совсем недавно считал для себя за честь быть принятым в моем доме. А сейчас они стряхивают на мой ковер пепел. — Ефимович взял наконец рюмку с водкой. Рука чуть дрогнула, и на белую скатерть упало несколько капель. Казначей пил неторопливо, совсем не морщась, и создавалось впечатление, что он глотает не крепкую водку, а родниковую водицу.
Только когда в глотку пролилась последняя капля, он смачно и одобрительно крякнул. — Я не люблю, когда стряхивают на мой ковер пепел! Для этого в моем доме имеется пепельница! Или, может, я не прав? — он посмотрел на Ильфана.
— Прав, прав, — покорно отозвался киллер.
— Я не хочу просто так уйти, я должен хлопнуть дверью, чтобы запомнили все! Ты меня понял? — Ильфан улыбнулся:
— Разумеется!
Ефимович умел четко анализировать ситуацию. Сейчас она повернулась не в его пользу. Слава богу, деньги общака в целости и сохранности. Остальные он брал под свое слово. И он вернул бы их. Но на него нагло наехали. Такое прощать нельзя. Он делал выводы из самого незначительного разговора. И, как правило, все свои беседы записывал на пленку. Старый вор мог по несколько раз прослушивать самые интересные диалоги. В подвале его особняка хранилась уникальная коллекция разговоров при всевозможных встречах. В отдельном ящичке лежали кассеты с голосами предполагаемых оппонентов. Прослушивание пленок десятилетней давности для него было такой же забавой, как для годовалого малыша бренчание погремушкой. Он только улыбался, замечая, что жестковатые голоса недоброжелателей порой, с течением времени, сменяются на щенячье повизгивание.