«Понял. Не буду».
Он со вздохом проводил взглядом стройную сердитую фигурку. Прошептал:
«Эхе-хе. Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, несбывшееся зовет нас…»
Посидел немного, грустно водя пальцем по ободку чашки. Оставил на столе деньги и тоже побрел к выходу.
Минуту спустя официантка, беря деньги, увидела на столике его забытый мобильник. Дошла до дверей, выглянула на улицу, но парень в светлом костюме уже затерялся в толпе.
«В какую сторону пошел такой, пергидрольный? — спросила она у гардеробщика. — Трубу забыл, придурок».
«Хрен его знает. Не бегать же за ним. Спохватится — вернется».
Но растяпа не спохватился. Он долго бродил по улицам без видимой цели. То туда повернет, то сюда, то сделает круг и вернется на прежнее место. Сначала шел сутулясь и всё вздыхал, потом повеселел и принялся насвистывать. Опять стал заглядываться на прохожих, но больше ни к кому не приставал. Пару раз пробежался вприпрыжку. Немножко поскакал на одной ноге.
Понемногу смеркалось. А там и стемнело. Щуплый светлый силуэт таял в густой тени, снова выныривал на освещенные участки тротуара.
Где-то за Аничковым мостом альбиносу гулять надоело. А может быть, подошло время.
Он вышел на проезжую часть, проголосовал, и к бровке вывернули сразу две машины: «нива» и старенькая иномарка.
Парень сел в первую, сказал: «Мне в Лахту». Отъехали.
Но и другой бомбила не остался без пассажира. К нему из темноты подбежал человек, что-то объяснил, и второй автомобиль пустился следом за первым.
Ехали долго, на дальнюю окраину.
Первая тачка остановилась около высокой новостройки, вытянувшейся к сизому небу всеми своими этажами, где горели желтые и голубые окна.
Тщедушный пассажир в слишком просторном костюме вылез из «нивы», просеменил к парадной.
Едва «нива» отчалила, подъехала иномарка.
«Сдачу оставь себе», — буркнул, вылезая, лысый бородатый человек и тоже побежал к дому.
Он очень торопился, чтобы успеть схватиться за дверь, пока она не защелкнется. Но, хоть створка закрывалась очень медленно, мужчина все-таки опоздал. Он принялся дергать ручку — пустой номер. Тогда, уже с отчаяния, принялся тыкать во все кнопки подряд. Наконец сообразил.
Набрал номер первой попавшейся квартиры.
«Кто там?»
«Аварийка. У вас в парадной код заклинило. Проверить надо. Нажмите-ка».
Не удивившись, что код ремонтируют в двенадцатом часу ночи (а может, просто торопясь вернуться к телевизору), наверху нажали кнопку.
Мужчина влетел в подъезд и досадливо крякнул, увидев, что возле лифтов никого нет.
Но это ему показалось в первое мгновение. В дальнем темном углу, около почтовых ящиков, стоял мальчуган, одетый по дурацкой рэперской моде, которую обожают подростки городских окраин — всё широкое, всё висит, всё болтается, штанины по полу волочатся.
«Тут человек только что зашел! Где он? — крикнул лысый и осекся. — Это вы? Вы…?!»
Белобрысый мальчишка смотрел на него, шмыгал носом.
Проворчал:
«Таскался-таскался за мной целый день, с самого Таврического. Подглядывал, подслушивал. Я все думаю, когда отвяжется. Мозгов нет, так должен хоть инстинкт самосохранения сработать. Догнал все-таки. Беда с вами, неофитами. Ну, пеняй теперь на себя, дурачок. Налево пойдешь — голову потеряешь. Направо пойдешь — без цацки останешься. А обратной дороги у тебя теперь нет».
«К-какой ц-цацки?» — пролепетал бородатый (действительно, тот самый филолог из Таврического сада).
Он был здорово напуган. Не только заикался, но и дрожал всем телом. Превращение альбиноса в ребенка окончательно его доконало.
«Вы кто? Дьявол?» — шепотом произнес он и потянул сложенную щепотью кисть ко лбу — перекреститься.
«Отрежу, — погрозил ему паренек и засмеялся, когда филолог быстро спрятал руку за спину. — Да что вы, в самом деле? Шуток не понимаете? Я вижу, мы с вами не договорили. Ну, присядем. Доведем дело до конца».
Он показал на подоконник и, подпрыгнув, сел первый. Его ноги не доставали до пола.
Мужчина безропотно подошел, но сесть не осмелился — встал, как ученик перед учителем. Или как осужденный в ожидании приговора.
«Это у вас пот? — с любопытством поглядел мальчик на лоб филолога, весь покрытый каплями. — Можно потрогать? Ух ты, холодный. Прямо как в книжках».
От прикосновения лысый содрогнулся.
«Какой у вас палец… горячий».
«А какой он должен быть? Ледяной? Это у них пальцы холодные, а у нас-то как раз горячие».
«У кого у нас? — Бедный специалист по Гумилеву выдохнул еле слышно. — У… бесов?»
Парнишка вытер рукавом нос, приосанился.
«Обидное слово. Вы меня давеча еще и «мелким бесом» обозвали. Очевидно, за небольшой рост. Как будто в сантиметрах дело. Я предпочитаю слово «Демон»… Да вы не стесняйтесь, креститесь. Меня не коробит. Говорю же, насчет руки я пошутил, просто Булгакова процитировал».
Мужчина сотворил знак крестного знамения аж трижды, но легче ему от этого, кажется, не стало.
«Я схожу с ума, — неизвестно кому пожаловался он. — У меня галлюцинация».
«Может, и так. Это ты потом сам решишь. — Альбинос посерьезнел. — Как тебе комфортней. Я же сказал: тебе теперь середины нету. Или направо, или налево. Время меня поджимает. Поэтому разъясняю в темпе. Быстрый ликбез — и гудбай. Договорились?»
Лысый ничего не понял, но на всякий случай кивнул.
Тогда мальчишка воздел палец и прочел ему небольшую лекцию.
«У вас, людей, в головах всё перепутано. Всё поставлено с ног на голову. Мироздание вы представляете себе совершенно неверно.
Вселенная создана не Богом, а Дьяволом. И руководствовался Творец вовсе не Благом, а Злом. Посмотри, как все устроено в Его природе: все друг друга жрут, никакого милосердия к слабости, повсеместно царствуют грубая сила и целесообразность. Главный закон жизни: у кого меньше нравственных ограничителей, тот и побеждает.
А тот, кого вы зовете Богом, это ангел, взбунтовавшийся против Создателя. Этот, так сказать, диссидент и застит вам всем глаза. Он выступает за добро, мир, согласие. И всегда проигрывает, потому что младше и слабее, чем Дьявол. Партизанит по кустам, ведет оборонительные бои, без конца зализывает раны. Но главная его слабость даже не в неумении за себя постоять. Знаешь, к чему ведет вас Бог? Он хочет, чтобы все поскорее умерли. Тогда-то установится Его царство: тишь да гладь, да Божья благодать».
«Неправда! Бог есть жизнь!» — вскричал филолог.