— Это шутливо перефразированная русская пословица — «Здравствуй, Дедушка Мороз, приходи на елку!». Так у нас в России дети приглашают Санта-Клауса на рождественские праздники. А тот приносит им мешок с подарками. Вроде вас, Фридрих.
Черт меня побери! Я даже и не подозревал, что Таня знакома с ним настолько, что может называть его просто «Фридрих». Кажется, его друг-приятель профессор фон Дейн прочно занял место, когда-то принадлежавшее тому нейрохирургическому казаху со странноватой фамилией — Левинсон...
Фон Тифенбах внимательно выслушал Танино вольное толкование пословицы и, недобро ухмыльнувшись, жестко произнес:
— Вы ошибаетесь, Таня. Мне далеко не всем детям хочется делать подарки к Рождеству.
* * *
Тогда, в тот последний день в оттобрунновском доме Шрёдеров я буквально кончиком хвоста ощущал, как Фридриху фон Тифенбаху не терпится послать всех, включая мою дорогую подругу Таню Кох, к чертям собачьим и наконец остаться со мной вдвоем!
Уже тогда, когда при знакомстве мы обменялись с ним всего одной-двумя ничего не значащими фразами, я сумел по достоинству оценить его подлинно интеллигентную сдержанность.
Узнав, что мы можем с ним КОНТАКТИРОВАТЬ, он не впал в мистический восторг, как Таня Кох; не устроил паническую истерику, как Эрих Шрёдер, — Фридрих фон Тифенбах воспринял КОНТАКТ как подарок судьбы, хвастать которым перед посторонними людьми было бы элементарно неприлично.
Он внимательно и терпеливо выслушал все наставления Хельги по «содержанию Кота в доме», кое-что даже записал и попросил разрешения изредка звонить, если у него возникнут кое-какие вопросы. И мы стали прощаться.
Эриху и Руджеро я, при всех своих иногда возникавших претензиях, был все-таки безмерно признателен и поэтому разрешил им слегка потискать меня и потереться носами о мою морду. А плачущую Хельгу, к которой у меня не было никаких претензий, даже несколько раз лизнул в щеку, успев перехватить ревнивый взгляд Тани Кох.
— Вы тоже в Грюнвальд, Фолькмар? — спросил фон Тифенбах уже у машины.
— Нет, Фридрих, — ответил профессор. — Мы с фрау Кох должны обязательно быть в клинике. У нас вчера был тяжелый операционный день, и сегодня мне нужно посмотреть парочку наших больных.
— Не занимайте вечер, — сказал фон Тифенбах и раскрыл передо мной дверцу своего «роллс-ройса». — И не отпускайте фрау Кох. Вполне вероятно, что у меня возникнет одно забавное предложение на вечер. Где вас искать?
— Клиника, автомобиль, дом... Все три мои номера есть в вашей волшебной трубочке.
Профессор помахал мне рукой, а с Таней мы просто расцеловались. Я даже успел шепнуть ей на ухо:
— У тебя так все серьезно с фон Дейном?
— А черт его знает. — ответила она. — Пока вроде да. Ты наворожил, что ли?
— Нет. Этого я не умею. Тут я абсолютно ни при чем, — сказал я и запрыгнул на кожаное переднее сиденье «роллс-ройса».
Интересно, можно от Мюнхена до Санкт-Петербурга доехать на «роллс-ройсе» без парохода? Просто по суше...
* * *
— Я могу обращаться к вам на ты? — спросил меня фон Тифенбах, как только мы отъехали от шрёдеровских ворот.
— Да, конечно! — сказал я. — Только на ты. А мне как быть?
— То есть?.. — не понял он.
— Ну как я должен к вам обращаться?
— Ну если я тебе говорю «ты», то как ты должен обращаться ко мне? Естественно, тоже на ты и по имени. «Фридрих» — и все! Да, кстати... В этом умилительно фальшивом документе, который мне передал синьор Манфреди, стоят два твоих имени — «Мартин» и «Киса». А на самом деле?
— Это единственные два слова правды, напечатанные в этой бумаге. И то с ошибками. Не «Мартин» и «Киса», а «МартЫн» и «КЫся».
— Мар-тЫ-иин... — с трудом попробовал выговорить Фридрих и тут же отказался от дальнейших усилий. — Нет! Это мне просто не по возрасту. А нельзя ли мне называть тебя Мартин?
— Нет, — решительно сказал я. — Тогда попробуй — «КЫ-ся»... Это такое простонародное имя. И пожалуйста, смотри на дорогу. Мы сейчас чуть не врезались в стоящий автобус...
— Ах, прости меня, ради Бога! Как ты сказал? Повтори еще раз.
— КЫ-ся.
— КЫ-ися... Так?
— Ну, почти так, — пожалел я его. — Попробуй еще раз. Без «И».
— Кы-ся... Кы-ся... Кы-ся!..
— Гениально! — сказал я. — А теперь не делай паузу между «Кы» и «ся». Попробуй сказать слитно — Кыся...
— КЫСЯ! — превосходно выговорил Фридрих фон Тифенбах.
— Блеск! — восхитился я. — В качестве комплимента могу сообщить тебе, что даже в России трудно найти образованного и интеллигентного Человека, который с легкостью произносил бы русские слова или названия на полуграмотном общенародном диалекте. Матерными ругательствами все овладели в совершенстве, а вот подлинное просторечие — не дается!
— Как у нас в Баварии! — подхватил Фридрих.
— Возможно. Я не так много сталкивался с баварцами.
— А вообще, откуда ты так знаешь языки?!
— Я их не знаю, — признался я.
— То есть как это?! — поразился фон Тифенбах. — А как же мы с тобой разговариваем?! Я же не говорю по-русски!..
— Телепатия, — сказал я. — Мы с Тобой случайно и счастливо оказались настроенными на одну ВОЛНУ. Отсюда и телепатический КОНТАКТ. Большинство Людей и Животных об этом понятия не имеют!..
Вот тут-то я ему и поведал о теории английского доктора биологии Ричарда Шелдрейса, о замечательном ученом Конраде Лоренце и взял с него слово завтра же достать эти книги и прочитать их самым внимательным образом. Попутно, конечно, рассказал о Шуре Плоткине...
И почти до самого Грюнвальда мы занимались тем, что Фридрих говорил мне что-нибудь по-английски, а я ему толково отвечал по-своему. Потом он вдруг начинал говорить на французском языке, на итальянском, испанском — мне это было все до фени! Я чесал ему в ответ по-нашему, по-шелдрейсовски, и он был в таком восторге, что мы несколько раз чуть не влипли в серьезные аварии...
Когда мы с Фридрихом фон Тифенбахом въехали на его «роллс-ройсе» в Грюнвальд, медленно пропетляли по узеньким, вылизанным проездам между замечательными, очень-очень разными одноэтажными и двухэтажными домиками, домами и домищами за высокими заборами из плотного кустарника, а потом, уже где-то совсем на окраине Грюнвальда, у самого леса, остановились у таких высоких ворот и такого забора, что за ними даже дома не было видно, и Фридрих достал маленький пультик дистанционного управления, вроде телевизионного (который я так ловко освоил у Шрёдеров), направил на ворота и нажал кнопку, а ворота стали перед нами автоматически открываться, — вот когда я вспомнил все фильмы «из изящной жизни»!..
Я не собираюсь захлебываться от нищенского восторга и обильного завистливого слюнотечения и описывать состояние среднерусского Кота, выросшего, как ему казалось, в достаточно благополучных условиях и внезапно осознавшего всю мизерность своего прошлого существования и самых смелых представлений о счастье из нашей постоянной и веселой игры с Шурой Плоткиным, которая называлась «Что бы ты сделал, если бы у тебя был миллион?»...