Когда за нами почти бесшумно, даже без применения дистанционного пульта, сами по себе закрылись ворота и в глубине огромного, попросту необозримого сада я увидел широкий, приземистый, распластанный на невысоком холме дом, я понял — вот только что, буквально пять секунд тому назад, я въехал на «роллс-ройсе» в совершенно ДРУГУЮ ЖИЗНЬ...
Не доезжая метров пятидесяти до дома, Фридрих остановил машину и сказал мне:
— В моем доме постоянно работают несколько человек, с которыми тебе волей-неволей придется общаться. Это герр Франц Мозер — мой шофер и в некотором роде секретарь. Милый, недалекий, но очень исполнительный человек. Бывший чемпион Европы по авторалли. Кухарка — фрау Ингрид Розенмайер. Поразительной доброты зануда и консерватор. Отсюда — несколько раздражающее однообразие пищи. Хотя и превосходно приготовленной... Герр Эгон Лемке — садовник и замечательный специалист по устранению всех мелких технических неполадок в доме. И польская девушка Барбара Ковальска. В просторечии — Бася. Она следит за чистотой в доме...
Фридрих невесело усмехнулся и добавил:
— Иногда, за отдельную плату, она выполняет некоторые мои стариковские прихоти. Делает она все это достаточно старательно и умело, но... Но это уже отдельный разговор. Так вот, у меня к тебе просьба — пожалуйста, не вступай с ними ни в какие Телепатические Контакты. Я им плачу настолько больше, чем они могли бы получить в любом другом месте, что я вправе хотеть от них полного незнания того, НА ЧТО ТЫ СПОСОБЕН. И ради Бога, не посвящай фрау Кох в подробности моего быта. Насколько я понял, с ней у тебя Контакт налажен уже давно. Да?
Ну и молодчик! Такая проницательность сделала бы честь любому Коту. То-то он так лихо, без малейшей запинки пошел на КОНТАКТ! Ай да Фридрих... В шестьдесят пять лет так с ходу врубиться в ситуацию! Нет, он мне определенно очень и очень нравится...
— Да, — подтвердил я. — Но абсолютно на другой волне. Все будет в порядке, Фридрих. У нас в России на этот счет есть два выражения: «Там, где живут — не гадят» и «Своих не закладывают».
— Первое выражение я понял. А что такое — «не закладывают»?
— «Не закладывают» — значит, «не предают». Для нас с Шурой всю жизнь это было принципиальной позицией.
— Превосходная позиция! — с уважением проговорил Фридрих. — Поехали знакомиться?
— Поехали, — сказал я.
* * *
Дом... Я, пожалуй, даже в кино таких домов не видел! Такой красивый внутри, такой просторный, такой уютный и удобный — без малейшего выпендрежа и очень в то же время элегантный. Книг — больше, чем у нас с Шурой Плоткиным, раза в три.
А уж у нас с Шурой все стенки от пола до потолка в стеллажах с книгами! И в каждом свободном простенке — книги, книги, книги... Правда, у нас потолки не очень высокие.
Мы с Шурой однажды были у одного жутко богатого мужика в его собственном доме в Репино. Шура был с ним знаком давным-давно. Они еще студентами вместе на практике в «Ленинградской правде» месяца три ошивались. А потом этот мужик, не будь дурак, ушел в какой-то сначала нелегальный бизнес, а потом в открытый. Времена поменялись. Мы с Шурой все только играли в «Если бы у тебя был миллион...», а этот мужик эти самые миллионы пек, как блины! И, как говорил Шура, не в рублях, а в долларах.
И у этого мужика была какая-то особая Кошка, вывезенная из Египта. Наступила весна — Кошке приспичило. Она уже все персидские ковры в доме на заднице изъездила, орет — житья нету, а приведут ей Кота — не дает, и все! Ну не сволочь ли?! Отшила она Котов семь-восемь, а сама вопит, дорогие ковры пачкает, мебель красного дерева и карельской березы исцарапала, шелковую французскую обивку в клочья измочалила...
Этот мужик моего Шуру случайно где-то встретил, пожаловался. «Я бы, говорит, эту Кошку выбросил на хер, но боюсь — жена на меня так наедет, что меня потом по чертежам не соберут...» Шура ему и говорит: «Есть у меня Кот Мартын, он любую Кошку в три минуты „развязывает“». А мужик отвечает: «Куда там! Знаешь, какие ухари за мою брались?! Всем отсечь дала...» А Шура был поддавший. И говорит этому мужику: «Спорим на сто баксов, что мой Мартын твою „египтянку“ за раз оприходует?» А мужик говорит: «Спорим». Он же не знал, что у моего Плоткина отродясь ста баксов не было...
Шура наутро проспался, рассказывает мне об этом споре, кается, просит прощения.
— Да ладно тебе убиваться, — говорю. — Не боись!
Звонит этот мужик. Присылает за нами машину с охраной — два таких бычка в кожаных курточках. Оружием от них за версту разит. Едем в Репино по Приморскому шоссе. Бычки всю дорогу молчат, словно говна в рот набрали. А может, служба у них такая...
Приехали. Стоит в лесу домина в три этажа за каменным забором, и просто лопается от денег! Уж на что я ни хрена в этом не понимаю, а вижу, что все тут шелковое, плюшевое и золотое. И мебель вся старинная, но разная. По запахам — только-только отреставрированная. Богатство невиданное прет из каждого уголка. На столиках журналы иностранные, бутылки с яркими наклейками. А книжки — ни одной! Зачем ему был университет, думаю?.. И все пропахло этой Кошкой. Ну все, стерва, изгадила. В самом прямом смысле этого слова.
Приводят ее. Вот, говорят, знакомьтесь — египетская Миу. Бешеных бабок, говорят, стоила!.. Но я вам скажу — ничего особенного. Рядовой вариантик. Только уши гораздо больше, чем у наших. И вся пышет злобой.
Короче, прихватил я ее за шкирятник, придавил ее египетскую морду к персидскому ковру и оттрахал за милую душу по самое некуда!.. Она, правда, лезла потом лизаться и всякое такое, но мне уже это все было «до фени», как обычно говорит Шура Плоткин.
Мужик с Шурой на радостях треснули по нескольку рюмашек чего-то заграничного, получили мы сотню долларов, и нас уже без охраны, только с одним шофером, повезли домой в Петербург. Мы с Шурой потом так смеялись!..
Так вот, я вам скажу — тот трехэтажный домина нашего русского миллионера, упиханный хрусталем, старинной мебелью, картинами в золотых рамах, обоссанными персидскими коврами, воняющий Кошачьим дерьмом, — тот дом и в подметки не годился удивительному дому Фридриха фон Тифенбаха!..
* * *
Подкатили мы к дому, но в гараж заезжать не стали. Остановились у самой веранды.
Тут нас, ну точно как в одном кино, все выскочили встречать! И шофер-секретарь, и садовник — за все про все, и кухарка-консерватор, и польская девушка для домашней чистоты и половых упражнений.
— Вылезай, Кыся, — прекрасно произнося мое имя, говорит фон Тифенбах. — Сейчас я тебе всех представлю.
— Да не надо, Фридрих, — говорю. — Не трудись. Я и сам допер — кто есть кто.
Но тут Фридрих очень твердо говорит:
— Я тоже, вроде вас с Шурой, проповедую некоторые принципы. Я спокойно могу наплевать в физиономию равного себе или стоящего выше. В чем меня постоянно и упрекает так называемая элита. Я для них — некий «enfant terrible» — позор высокородной фамилии. Однако в отношении людей, стоящих ниже или по каким-либо причинам зависящим от меня, я обязан соблюдать все правила приличия. Поэтому, Кыся, будь любезен вылезти из машины и принять участие в маленькой торжественной церемонии.