Мужской голос осторожно спросил:
— Но она там играет?..
— Постельные сцены! — торжествующе воскликнул Бережковский. — Ха, тебе уже и это донесли, да? «Бережковский снимает сплошную порнографию». Так тебе доложили, верно? Ну, колись — так?
— Ну почти…
— А ты ничего не можешь сделать! В кино еще не ввели цензуру! — победно констатировал Бережковский. — Или это благодаря тебе? Это ты там костьми лежишь поперек восстановления цензуры? Но успокойся: Бережковский не снимает порнуху, он снимает совсем другое, он снимает фильм под названием «Интимные связи». Твои интимные связи, свои интимные связи и еще интимные связи всех тех, кто когда-либо спал с русскими женщинами. А это, между прочим, знаешь кто? Бальзак и Пикассо, Эйнштейн и Бисмарк, Максимилиан Шелл и таиландский принц Чакрабонг, и еще бог знает кто — им несть числа! Потому что ты знаешь, что такое русская женщина?
— Думаю, что да…
— Нет, — перебил Бережковский, заваривая себе кофе, — ты не знаешь! У тебя жена армянка. Смотри: французы внушили миру, что их уродки француженки самые изысканные любовницы. Испанцы — что испанки самые пылкие и чувственные. Про англичанок мы знаем, что они холодные, но стильные. Про евреек и японок — что они лучшие матери. А как насчет русских? Что мы сказали миру про наших женщин? Что они «коня на скаку остановят, в горящую избу войдут»? Ничего себе рекомендация! Для вступления в пожарные. Нет, я покажу в своем фильме, из-за чего именно врусскихженщин влюблялись когда-то монархи Европы и, пренебрегая своими принцессами, возводили наших баб на английские, французские, британские и норвежские престолы. И почему Бисмарк сходил с ума по Кэти Орловой, Бальзак на перекладных мчался от своих француженок в Орловскую губернию, Эйнштейн делил жену с Коненковым, таиландский Чакрабонг, принц сексуальной Мекки мира, утащил из России в Бангкок русскую жену Екатерину Десницкую. Что наши бабы дают всем этим иноземцам такого, чего они не имеют от своих? — И, выйдя на террасу, Бережковский уселся в кресло, вытянул ноги. — Ну? Скажи мне! Ты же министр, ты обязан знать!
— А ты знаешь?
— Я — знаю. Но не скажу. Ты это увидишь в моем фильме.
— Говорят, ты снял там сцену самосожжения женщин у древних руссов.
— Да, снял! — запальчиво сказал Бережковский, встал, вернулся в кабинет, подошел к музыкальному автомату и любовно огладил его. — Когда умирал рус — из тех, настоящих, которые пришли к нам из Скандинавии, — так вот, когда умирал рус, его тело сжигали так, как греки сжигали своих царей в фильме «Троя». Ты видел «Трою»?
— Я министр…
— Вот именно! — Бережковский чуть передвинул автомат и включил его шнур в розетку. — Но разница между греками и русами в том, что преданные гречанки стояли и смотрели на огонь, а преданные своим возлюбленным русиянки шли в этот огонь. Добровольно — это исторический факт! Он описан у первого иранского посла в России…
Тут вошли грузчики, внесли монтажный стол.
Не прерывая телефонного разговора, Бережковский сказал им негромко:
— Сюда, пожалуйста. Сколько с меня?
— Да сколько не жалко, — ответил грузчик.
— Жалко все, — заметил Бережковский. — Но вот триста рэ. Спасибо.
Грузчики взяли деньги и ушли.
А Бережковский сказал в телефон:
— Между прочим, клевая была история! Еще до принятия на Руси христианства один из наших князей взял у иранского шаха крупный заем на то, чтобы обратить своих подданных в ислам. Это был первый, как ты понимаешь, транш, который исчез на просторах нашей великой родины точно так, как и все последующие. Но шах — это же не Клинтон и не Камдессю, шах давал свои собственные бабки, и спустя пару лет, в 922 году, он послал в Россию некоего Ахмеда ибн Фадлана выяснить, куда делись его драхмы и тот князь, который их брал. Какой был результат, как ты думаешь?
— Ни денег, ни князя.
— Точно! Наша национальная традиция. Устойчивая в веках. Бабки берем, меняем правительство и — ни бабок, ни тех, кто их брал! Зато у каждого бывшего князя и даже у каждой бывшей княжны — свой замок на Лазурном берегу.
— Пожалуйста, без намеков.
— А что? — невинно спросил Бережковский. — У нас уже и мобильники прослушивают?
— Да ну тебя! — ответил обиженный голос, и трубка загудела гудками отбоя.
Бережковский отложил ее и, продолжая возиться с музыкальным автоматом, нажал одну кнопку… другую… третью…
«Офицеры! Россияне! Пусть свобода воссияет!..» — неожиданно оглушил его автомат.
Бережковский даже отскочил, потом приглушил звук. Любовно огладил автомат.
— Прикольная вещь! Ну как было не стырить на съемках собственной картины?
В открытую дверь заглянул разносчик пиццы. Теперь он был в джинсовом костюме и шелковой рубахе.
— Я на бегу, — сказал он. — Вам все доставили, Андрей Петрович?
— Да, Коля, все в порядке, спасибо.
— Я не Коля, я Сережа. Но дело не в этом. Я надеюсь, вы грузчикам не платили?
— Почему? Я заплатил…
— Блин! — возмутился Сережа. — Я же им сказал не брать с вас денег! Я все оплатил из бюджета фильма!
— Вот сволочи! — выругался Бережковский.
— Андрей Петрович, вы помните? Вечером у нас режимная съемка на Тверской. Машина придет за вами в двадцать один ноль-ноль. Мы с Колей будем оба на площадке с девятнадцати.
— Слава Богу! Наконец я вас увижу вместе.
Сережа исчез. Зазвонил телефон. Бережковский взял трубку.
— Это я, — сказала жена. — Ты уже работаешь?
— Да, дорогая.
— Жаль…
— Извини.
— Что тебе приготовить на ужин?
— У меня сегодня вечерняя съемка.
— Начинается! Опять у Швыдкого, «Культурная революция»?!
— Нет, у Бережковского, «Интимные связи».
— Разве мы еще не все сняли?
— С тобой — все. Но там еще…
— А кого ты сегодня будешь снимать?
Бережковский не выдержал, рявкнул:
— Блядей на Тверской! Дай мне работать!
Жена, конечно, обиделась:
— Я просто хотела поговорить… А ты…
И дала отбой.
Бережковский тяжело вздохнул, включил автоответчик.
— У вас шестнадцать новых сообщений, — сказал металлический голос. — Сообщение первое. — И голосом Елены: — Здравствуйте, Андрей Петрович! Это Елена из Салехарда. Ваш автоответчик сообщает, что вы уехали на все лето, и просит, чтобы вам не оставляли сообщений, а звонили на мобильный. Но у меня нет вашего мобильного, а вот то, что вам никто не будет оставлять сообщений, — это замечательно! Значит, теперь вся пленка автоответчика — моя, я могу звонить в любое время и говорить все, что хочу! Класс! Хотя… Что ж мне сказать? Ведь я опять без вас… Был только миг, когда вы мне звонили, лечили своим голосом и требовали меня к себе. А теперь… Знаете, сегодня ночью я подходила к окну и смотрела на звезды. Они так далеки, и свет их так холоден, как ваш голос в конце нашего последнего разговора. Я смотрела на них и хотела улететь к вам, но все окна в моем доме муж плотно закрыл. И я, прижав ладони к стеклу, тихо плакала. О чем? Я не знаю…