– Знаете, сэр, когда мой дедушка был молод, лорд Овнец дал ему целых полдоллара за то, что тот отворил ворота, когда господа возвращались с охоты. По словам отца, дедушка говорил так: «Ни один чертов лицемер из тех, что болтают о правах человека, ни разу не дал мне хотя бы полфартинга, и я уважаю лорда Овнеца, который дал мне целых полдоллара, когда был пьян в стельку, и не потребовал их обратно, когда протрезвел. Вот что я называю настоящий джентльмен».
Ваймс внутренне содрогнулся: у щедрого старого пьяницы наверняка было больше денег, чем можно вообразить, а крестьянин изъявлял благородному забулдыге умилительную благодарность за жалкую подачку. Мысленно он выругался в адрес мертвеца. Но та часть его души, которая не один год прожила в браке с Сибиллой, прошептала: «Овнец вообще не был обязан ничего ему давать, а в те дни полдоллара были, скорее всего, крупной суммой, какую он и представить себе не мог!» Некогда Сибилла, во время одной из их редких ссор, удивила Ваймса, сказав: «Моя семья утвердилась в жизни и, так сказать, скопила стартовый капитал при помощи пиратства. Оцени, Сэм. Честный физический труд. И посмотри, что из этого вышло. Твоя проблема, Сэм Ваймс, заключается в том, что ты – сам себе классовый враг».
– Что-то не так, командор? – поинтересовался Фини.
– Всё не так, – ответил Ваймс. – Во-первых, полисмены не клянутся в верности гражданским властям – они присягают в верности закону. Да, политики иногда меняют законы, и если копу это не нравится, он может уволиться, но пока он на службе, он должен действовать в соответствии с законами, каковы бы они ни были, – он привалился спиной к каменной стене. – Короче, стражник не приносит присягу магистрату! Хотел бы я взглянуть, что именно ты подписал…
Ваймс замолчал, потому что маленькое железное окошко в двери каталажки отворилось и появилось лицо госпожи Наконец, очень встревоженное.
– Я приготовила бань-пень-двинь, Фини, с брюквой и жареной картошкой, и герцогу тоже хватит, если он снизойдет до моей скромной стряпни.
Ваймс подался вперед и шепнул:
– Твоя мать не в курсе, что ты меня арестовал?
Фини содрогнулся.
– Нет, сэр, и, пожалуйста, не говорите ей, иначе она меня из дома выгонит.
Ваймс подошел к двери и сказал в окошечко:
– Я польщен вашим гостеприимством, госпожа Наконец.
Из-за двери послышалось нервное хихиканье, и наконец мать Фини выговорила:
– К сожалению, у нас нет серебряных тарелок, ваша светлость.
Дома Ваймс и Сибилла пользовались прочной глиняной посудой, практичной, дешевой, удобной для мытья. Он сказал:
– Мне тоже жаль, что у вас нет серебряных тарелок, госпожа Наконец, и я непременно пришлю вам сервиз.
За дверью послышался шум падения, и Фини спросил:
– Простите, вы что, с ума сошли, сэр?
«Хорошо бы», – подумал Ваймс.
– У нас в Холле сотни растреклятых серебряных тарелок, мой мальчик. Они совершенно бесполезны, еда на них стынет, и они чернеют, не успеешь и глазом моргнуть. И серебряных ложек тоже явный избыток. Короче, я посмотрю, чем могу помочь.
– Но так нельзя, сэр! Она боится держать в доме ценные вещи!
– В округе много воров, старший констебль? – спросил Ваймс, подчеркнув последние два слова.
Фини открыл дверь каталажки, поднял мать, которую, казалось, как громом сразила перспектива получить в подарок серебряные тарелки, отряхнул ее и сказал через плечо госпожи Наконец:
– Нет, сэр, потому что у нас нечего красть. Матушка всегда говорила, что за деньги счастья не купишь, сэр.
«Да, – подумал Ваймс, – моя мать тоже так говорила, но все-таки она очень обрадовалась, когда я принес домой первое жалованье, потому что теперь можно было поесть мяса, пусть мы и не знали, чьего именно. Вот оно, счастье, правда? Черт побери, мы лжем самим себе…»
Когда раскрасневшаяся госпожа Наконец ушла в дом за едой, Ваймс спросил:
– Между нами говоря, старший констебль, ты-то сам веришь, что я виновен в убийстве?
– Нет, сэр! – немедленно ответил Фини.
– Ты сказал это очень быстро, мальчик мой. Неужели инстинкт стражника? У меня такое ощущение, что ты пробыл копом недолго и дел у тебя явно было немного. Я не специалист, но, полагаю, свиньи нечасто дают ложные показания.
Фини сделал глубокий вдох.
– Понимаете ли, сэр, – спокойно произнес он, – мой дед был тот еще пройдоха, и людей он читал как открытые книги. Он частенько водил меня гулять по округе и знакомил с соседями, сэр, а потом все мне про них рассказывал, например, про одного типа, которого захватили на месте преступления с обыкновенной курицей…
Ваймс с открытым ртом слушал розового, чисто умытого юношу, который повествовал о благоуханной сельской местности так, как будто она была населена самыми хитрыми демонами. Он развертывал летопись преступлений и ворошил белье, отчаянно нуждавшееся в стирке. Никаких особых ужасов, только мелкие пакости и глупости. Преступления, причиной которым были человеческое невежество и идиотизм. Разумеется, где люди, там и преступления, хоть они и казались такими неуместными в мире обширных лугов и поющих птиц. Но Ваймс почувствовал преступление, как только оказался здесь, и вдруг был втянут в его круговорот.
– У вас прямо зуд, – сказал Фини. – Так мой отец говорил. Он наказывал смотреть, слушать и наблюдать за каждым. Плох тот полицейский, в котором нет частички злоумышленника. Она подает свой голос и говорит: «Этому типу есть что скрывать» или «Этот человек волнуется гораздо сильнее, чем следовало бы». Или «Он слишком дерзко себя ведет, потому что в душе он просто комок нервов». Темная сторона непременно откликнется.
Ваймс предпочел выказать не шок, а восхищение, хоть и не чрезмерное.
– Ну, мистер Фини, ваши дед и отец, кажется, все поняли правильно. Значит, я посылаю нужные сигналы?
– Нет, сэр, не совсем, сэр. Мои дед и отец иногда тоже так делали. Притворялись, что ничего не понимают. От этого люди нервничают. – Фини склонил голову набок и добавил: – Погодите минутку, сэр. Кажется, у нас небольшая проблема…
Дверь каталажки лязгнула: старший констебль Наконец выскочил и бросился к задней стене приземистого строеньица. Кто-то взвизгнул и закричал, и внезапно у Ваймса, спокойно сидевшего внутри, на коленях оказалась куча гоблинов. Точнее, один гоблин, но и одного гоблина при близком контакте обычно более чем достаточно. Для начала запах – и конца ему не было. Он как будто обволакивал весь мир. Это не была вонь – хотя, ей-богу, гоблины пахли всем, чем только способно пахнуть живое существо. Всякий, кто ходил по улицам Анк-Морпорка, обладал достаточным иммунитетом к неприятным запахам; более того, там процветало, если можно так выразиться, коллекционирование запахов [13] , и Дейв, из магазина «Булавки и марки», в очередной раз расширил вывеску. Но характерный запах гоблина нельзя было загнать в бутылку (или что еще там делали коллекционеры), потому что это был не столько запах, сколько ощущение – ощущение, что у тебя испаряется зубная эмаль, а любой надетый на тебе железный предмет ржавеет на глазах. Ваймс оттолкнул гоблина, но тот цеплялся всеми конечностями и вопил во всю глотку – голосом, который звучал так, как будто кто-то прыгал на мешке с каштанами. Гоблин не нападал – не считая биологической атаки. Он размахивал руками, и Ваймс едва успел помешать Фини вышибить ему мозги своей официальной дубинкой, потому что разобрал отдельные слова, а именно: «Тра́вы! Суп! Мы просим травы! Суп! Слышишь? Травы! Суп!»