— Все эта курица. Я ничего не имеют против петухов, они красивые, — только против этой грязной курицы. Она каждый раз трясет своими грязными перьями и так мерзко кудахчет.
— Можете на нее не смотреть.
— Они это делают каждый день, в одно и то же время, когда мы с Фей возвращаемся из магазинов и я сажусь во дворе на солнышке — перед обедом. Мексиканец знает, что мне неприятно на это смотреть, и заставляет смотреть назло. Я ухожу в дом, а он стучит в окна и зовет меня выйти поглядеть. Не понимаю, что тут забавного. У некоторых людей странные забавы.
— А Фей что?
— Она не возражает. Она говорит, что это естественно.
И чтобы Тод не расценил это как критику, он объяснил ему, какая она хорошая, чистая девушка. Тод согласился, но поспешил вернуться к прежней теме.
— На вашем месте, — сказал он, — я сообщил бы о курах в полицию. Чтобы держать их в городе, нужно разрешение. Я бы что - нибудь предпринял, черт возьми, — и не теряя времени.
Гомер уклонился от прямого ответа.
— Я бы не мог прикоснуться к ней ни за какие деньги. Она вся в струпьях и почти голая. Она похожа на канюка. Она ест мясо. Один раз я видел, как мексиканец дал ей мясо из помойного ящика. Петухов он кормит зерном, а курица ест помои, и он ее держит в грязном ящике.
— На вашем месте я бы выкинул этих оглоедов вместе с их птицами.
— Нет, вообще-то они симпатичные молодые люди, просто жизнь у них не ладится — знаете, ведь сейчас у многих так. Только вот курица…
Он устало покачал головой, словно попробовал ее на вкус и понюхал.
Вернулась Фей. Гомер понял, что Тод хочет поговорить с ней об Эрле и мексиканце, и в отчаянии делал знаки, чтобы удержать его. Она заметила это и заинтересовалась:
— О чем вы тут сплетничали?
— О тебе, солнышко, — ответил Тод. — Гомер хочет сделать тебе комплимент.
— Делай, Гомер.
— Нет, сперва ты мне сделай.
— Мой кавалер сказал, что ты, наверное, большая шишка в кино.
Тод видел, что Гомер не в состоянии придумать ответный комплимент, и сказал вместо него:
— Я говорю, что ты самая красивая в этом зале.
— Да, — поддержал Гомер. — Он так сказал.
— Не верю. Тод меня ненавидит. А кроме того, я заметила, как ты велел ему молчать. Ты ему шикал.
Она рассмеялась.
— Могу спорить, я знаю, о чем вы говорили. — И передразнила негодующего Гомера: — «Эта грязная черная курица — она вся в струпьях и почти голая».
Гомер униженно засмеялся, но Тод был сердит.
— Что за идея держать этих типов в гараже? — сказал он.
— А тебе-то какое дело? — ответила она, но без особого гнева. Ее это забавляло. — Гомеру приятно их общество. Скажи, теля?
— Я сказал Тоду, что они симпатичные люди, только жизнь у них не ладится — сейчас у многих так. Страшно много всюду безработных.
— Правильно, — сказала она. — Они уйдут — я уйду.
Тод так и думал. Он понял, что дальше разговаривать бесполезно. Гомер опять делал ему знаки, умоляя молчать.
Неизвестно почему, Фей вдруг стало стыдно. В качестве извинения она предложила Тоду потанцевать — откровенно при этом кокетничая. Тод отказался.
Наступившее затем молчание она прервала панегириком бойцовым петухам Мигеля — пытаясь таким образом оправдать себя. Она описывала, какие это прекрасные бойцы, как их любит Мигель и как он о них заботится.
Гомер с энтузиазмом поддакивал. Тод хранил молчание. Она спросила, приходилось ли ему видеть петушиный бой, и пригласила в гараж завтра вечером. Из Сан-Диего приезжает человек с петухами, чтобы выставить их против Мигеля.
Когда она повернулась к Гомеру, он отшатнулся, словно его собирались ударить. Она вспыхнула от стыда и оглянулась на Тода — заметил ли он. До конца вечера она старалась быть ласковой с Гомером. Она даже дотрагивалась до него — поправила ему воротник, пригладила волосы. Он сиял от счастья.
21
Когда Тод рассказал Клоду Эсти о петушином бое, Клод попросился с ним. Они поехали к Гомеру вместе.
Стояла одна из тех сиренево-синих ночей, когда кажется, что светящуюся краску разбрызгали в воздухе из распылителя. Даже самые густые тени отливали фиолетовым.
Перед воротами гаража стояла машина с зажженными фарами. Они увидели несколько человек в углу помещения и услышали их голоса. Кто-то смеялся на двух нотах — ха-ха, ха-ха, повторявшихся снова и снова.
Тод выступил вперед, чтобы его узнали — на случай, если они приняли меры предосторожности против полиции. Когда он вышел на свет, Эйб Кьюсик и Мигель поздоровались с ним, а Эрл — нет.
— Бои отменяются, — сказал Эйб. — Этот хипесник из Диего не явился.
Подошел Клод, и Тод представил его мужчинам. Карлик был надменен, Мигель любезен, а Эрл остался деревянным и угрюмым Эрлом.
Большая часть площади гаража была занята под арену — овальную площадку метра в три длиной и около двух с половиной в ширину. Она была застлана старым ковром и окружена низкой неровной загородкой из планок и обрывков проволоки. Машина Фей стояла на дорожке, и свет ее фар заливал арену.
Клод и Тод отошли за Эйбом в тень и уселись с ним на старый сундук в глубине гаража. Вернулись Эрл с Мигелем и присели на корточки напротив них. На обоих были джинсы, рубахи в горошек, большие шляпы и сапоги с высокими каблуками. Выглядели они очень живописно.
Все сидели спокойно и молча курили — кроме карлика, который вертелся. Хотя места ему хватало, он вдруг пихнул Тода.
— Подвинься, толстозадый, — буркнул он.
Тод промолчал и отодвинулся, потеснив Клода. Эрл засмеялся — над Тодом, а не над карликом, но тот все равно набросился на него:
— А ты-то чего, сопляк? Над кем смеешься?
— Над тобой, — сказал Эрл.
— Ага, так? Ну ты, звездорванец, за два цента я сжевал бы тебя с твоими бутафорскими сапогами.
Эрл сунул руку в карман и кинул на землю монету.
— На — десять.
Карлик начал было слезать с сундука, но Тод схватил его за шиворот. Он не пытался освободиться, а тянул вперед, как терьер на поводке, и мотал громадной головой.
— Ну, давай, — кипятился он, — ты, беженец из Западной костюмерной компании, ты… вошь в конских перьях.
Эрл рассердился бы гораздо меньше, если бы мог придумать язвительный ответ. Он промямлил что-то насчет двухвершковых выродков, потом плюнул. Увесистый плевок попал карлику на подъем ботинка.
— Точное попадание, — заметил Мигель.
Видимо, Эрлу этого было достаточно, чтобы почувствовать себя победителем, — он улыбнулся и успокоился. Карлик, выругавшись, сбросил руку Тода с воротника и снова умостился на сундуке.