То, что за скандальной фальсификацией стоит Боталов, было ясно. И если сначала Ашот пытался договориться, сейчас, когда стали известны все обстоятельства, рассвирепел.
В офисе, цеплявшемся окнами за облака, было неуютно и зябко. Холодное небо неприветливо стучало в стекла дождинками.
— Ашот, мы обо всем уже говорили, — неприязненно сказал Боталов. — Если тебе больше нечего… предложить, то, прости, я очень занят сегодня.
— Нехорошо ты поступаешь, Саша, — покачал головой Адамян и хлебнул еще коньяку. — Нечестно. Зачем хорошего человека оболгал? А ведь я к тебе как к брату относился.
— Да, я помню, — с усмешкой сказал Боталов. — Особенно когда обскакал меня при строительстве трассы на Питер. Каким чудом у меня вся документация пропала, не помнишь?
— Вай, мамой клянусь, я тут ни при чем, — с прорезавшимся акцентом сказал Ашот.
— Не клянись. Нет у тебя мамы, детдомовский ты. Что еще скажешь?
Ашот допил коньяк, почмокал губами и швырнул через стол тоненькую папку:
— Вот это посмотри.
Боталов осторожно открыл папку, полистал страницы и презрительно скривился.
Элитный поселок на Истре. Предмет его вожделения год назад.
Но сейчас, когда цены непозволительно выросли, тянуть на себе все, включая коммуникации, будет тяжело, да и кризис, неохотно сдававший позиции, не даст выгодно продать новостройки скромным российским миллионерам. Другое дело — земля в центре Москвы, где он собирался построить офисную громаду в пять тысяч квадратных метров…
— Не интересует, — сказал он.
Ашот прищурился, сунул в рот ломтик лимона и прижал его языком к нёбу. «Сунуть бы тебе кинжал под ребро, — мелькнуло у него в мозгу. — По закону гор…»
— Значит, не уступишь? — уточнил он.
Боталов покачал головой.
Ашот вздохнул, выплюнул обсосанный лимон на пол, неуклюже выполз с кресла и снова посмотрел в окно.
— Красиво тут, — негромко сказал он. — Высоко только. Ты, Саш, не торопись с отказом. Подумай. Люди добра не забывают. Сегодня ты мне поможешь, завтра я тебе.
— Конечно, — холодно произнес Боталов и протянул руку.
Ладонь Ашота была влажной и горячей. Попрощавшись, Адамян вышел.
Боталов подождал несколько минут, а потом велел секретарше вызвать уборщицу — пусть срочно вычистит ковер!
Ему хотелось избавиться даже от запаха гостя, удушливого и тяжелого. Стоя в приемной, Боталов сквозь стеклянные двери мрачно наблюдал, как женщина средних лет елозит пылесосом по ковру, и думал, что эта история может плохо кончиться…
Блудный сын позвонил поздно вечером, кратко сообщив, что прилетает через пять часов. Боталов с облегчением услышал в голосе Егора обычные теплые интонации и поздравил себя с тем, что догадался воздействовать не на капризного инфанта, а на невестку. Алина, видимо, оказалась магистром дипломатии, потому что Егор вдруг примирительно буркнул в трубку:
— Знаешь, наверное, ты прав был. В конце концов, это твоя личная жизнь.
— Наконец-то, — съязвил Боталов. — Осознал?
— Я не осознал, я смирился, — поправил Егор. — Мы ведь, бывает, выбираем не тех, кого одобряет семья.
Этими словами он дал понять, что не забыл, как отец в штыки встретил Алину.
Боталов помолчал, а потом спросил:
— Машину в аэропорт прислать?
— Пришли, — сказал Егор. — Устали мы, и Алинка себя неважно чувствует.
Воодушевленная благосклонностью Егора, Рокси возжелала сама встретить его в Шереметьево, но Боталов отговорил ее от этого поступка. Сам Боталов решил навестить сына утром.
В шесть утра его разбудил звонок.
Неизвестный мужчина, представившийся капитаном Чуприной, сообщил, что на Ленинградском шоссе был обнаружен автомобиль «Майбах», зарегистрированный на Александра Боталова. В салоне машины, съехавшей в кювет, находился труп мужчины с простреленной головой.
— Вам что-то говорит имя Игоря Семенова? — вежливо спросил капитан Чуприна усталым голосом.
— Да, — прохрипел Боталов. — Это мой водитель.
— Что он делал на Ленинградском шоссе? — спросил Чуприна, но Боталов резко оборвал его:
— Я еду к вам! Где вы находитесь?
Спустя три часа Боталов трясущимися руками совал в рот сигарету, зажженную со стороны фильтра.
Капитан Чуприна, довольно молодой, со странными разноцветными глазами, смотрел на него, вздыхал, но обратить внимание Боталова на горящий фильтр не решался.
Боталов смотрел и все не мог отвести глаз от простреленных дверей «Майбаха».
В багажнике остались два чемодана, а в салоне сиротливо валялся плюшевый медведь с надписью на коричневом пузе «J'aime la France».
Больше никаких следов Егора и Алины не нашли.
Жизнь Сергея Чуприны в последнее время была безрадостной.
Жизнь — не кубик Рубика, в веселенькие тона не окрасишь, крутя по спирали.
Тем более — жизнь отечественного мента.
Правительство грозило переаттестацией, а в воздухе упорно метались нетопырями слухи: милицию вот-вот переименуют в полицию, и кто не втиснется в новые, жесткие рамки действительности, отправится подметать дворы!
Судя по перепуганным лицам начальства, слухи должны были вот-вот воплотиться в жизнь. Полковники зверели, требовали повышения раскрываемости, опера суетливо носились по коридорам, создавая видимость работы.
Охохонюшки.
Как ее поднять, эту раскрываемость, пропади она пропадом?!
Дел в производстве у Сергея было одиннадцать. Два он планировал закрыть на этой неделе. Четыре — до конца месяца. По остальным четких планов не было, а одно и вовсе было заведомо провальным. Про него даже думать не хотелось, не то что копаться и раскрывать.
На планерках капитан Чуприна опускал вниз свои разноцветные глаза и смиренно слушал, как начальство размазывает его по линолеуму. И работает он плохо, и дел в производстве больше, чем у других, а потому не видать ему майорской звездочки на День милиции, и на вожделенные ключи от квартиры тоже пусть не рассчитывает…
Да что такое?
Он опер, гроза преступности, а живет с какой-то малахольной певичкой, которую ни на один приличный правительственный концерт еще не позвали. И песни у нее фиговые: тра-ля-ля, любовь, цветочки, разлука. То ли дело дюжие мужики из группы «Дружина»! У них целых две песни про милицию, причем одна — неофициальный гимн оперов.
Что это за певица такая, Мишель? Имя какое-то… двуполое, двусмысленное, неприличное. И живут просто так, регистрироваться не спешат. Раньше вызвали бы к особисту и потребовали объяснений за аморальное поведение. Сейчас времена изменились, но каждый раз, когда начальству было нечем попрекнуть Чуприну, ему припоминали связь с попсовой певицей.