* * *
Автобус из винного совхоза прибыл в момент полного потемнения неба. Хотя его не венчала фигура Бахуса и он не был оплетен виноградными лозами, Эд немедленно догадался, что этот автобус прибыл из винного совхоза, по слишком весело настроенным пассажирам, выпрыгивающим из него, по их хохоту и по бутылкам вина, торчащим горлышкам из сумок или сжимаемым в руках отдыхающими. Анны среди пассажиров не было.
Анна появилась, когда он решил наконец покинуть наблюдательный пункт и пойти в здание санатория, проверить, не прокралась ли еврейская женщина мимо, не замеченная им. Против ожидания Анна не приехала на автомобиле вместе с мужчиной или в такси, одна, но медленно шла по краю дороги вдоль темных молодых кипарисов и кривоколенных коротконогих деревьев неизвестной Эду породы, похожих на ветвистые куски канализационной сети, вырванные из мяса старого дома и воткнутые в беспорядке в скалы. Он хотел было броситься к Анне, но шпионская душа его удержала юношу. Он решил понаблюдать за Анной и, спустившись с наблюдательного пункта к дороге, пошел за ней по другой стороне, прячась среди скал и деревьев. Впрочем, в его перебежках от укрытия к укрытию и в плавных и ловких, как ему казалось, исчезновениях в провалах темноты, не было необходимости. Анна шла себе под фонарями, погруженная в свои мысли, расстегнув ворсистое зеленое пальто, как большинство человеческих существ, доверчиво-беззаботная, и не оглядывалась. Со стороны наблюдаемая, Анна Рубинштейн нашему герою не понравилась. Она выглядела невысокой и слишком массивной, этакой зеленой мыльницей, шествующей по горному склону. Было даже слышно, как мыльница пыхтит, преодолевая подъем. Понравилась ему лишь красивая голова Анны с высоким неожиданным шиньоном, воздвигнутым на ней. С шиньоном Анна напоминала Ифигению, или Иокасту, или Иоланту греческой трагедии. Или Клитемнестру, предавшую только что Агамемнона. Ноги Анны против обыкновения не заканчивались лихими туфлями на острых шпильках-каблуках, но переходили в замшевые бескаблучные сапоги цвета дерьма алкоголика. «Вот почему Анна выглядит приземистее и круглее, — понял Эд наконец. — Без каблуков она».
Вслед за Анной он вошел во двор санатория и, не очень даже скрываясь, последовал за нею в корпус. В приемном покое, у самой лестницы, сидела дежурная в белом халате и читала журнал. Анна обменялась с дежурной несколькими глухими фразами, но ушей юноши достигли только бессмысленные звуки. Завидев дежурную, наш герой вспомнил, что корпус — женский и его — мужчину — не допустят в это время суток во внутренности корпуса. Он собирался уже окликнуть взбирающуюся по лестнице Анну, как вдруг дежурная неожиданно встала и удалилась в боковой коридор. Может быть, она пошла в туалет. Не видя более ни единого человека в ярко освещенной приемной корпуса, юноша быстро, через две ступени, побежал вверх по лестнице.
Дверь открыла Анна, уже снявшая пальто и державшая его теперь в руках, она уже успела распялить пальто на плечики вешалки. «Ты! Ох! У меня целый день сегодня было предчувствие, что ты появишься. Сумасшедший!»
Неопытному молодому самцу показалось, что Анна недовольна его появлением. Он поспешно схватил ее крупное тело в районе талии и, привлекши к себе, поцеловал женщину в губы. От женщины пахнуло на него крепким запахом лака для волос, еще какими-то сладкими парфюмерными запахами и потом. Эд привлек Анну к себе и целовал ее не потому, что ему хотелось ее целовать, но потому, что он знал, что так нужно делать, если женщина сердита. И вообще так полагается поступать мужчине. Шествовавшая только что под его критическим взглядом по горной дороге зеленая мыльница не исчезла из сознания юноши, потому, целуя Анну, он усиленно выжимал слово «мыльница» из сознания.
Анна же не была сердита. Разумеется, появление юноши расстраивало ее планы на отдых в качестве свободной женщины, надежды на несколько курортных авантюр и приключений, и должно было принести известные неудобства. Но, как и любой другой женщине, ей было приятно, что молодой самец совершил ради нее безумство. Что он приехал ради нее. Алушту от Харькова все же отделяет добрых восемьсот километров.
— Как ты меня нашел, «шизик»? — Анна отстранилась, чтоб поглядеть на «шизика», и юноша увидел лучшее в Анне — ее лицо и глаза, и «мыльница» наконец покинула его сознание.
— Дедуктивным методом. Методом отбора. Обошел все санатории Алушты.
— И Лиля тебя отпустила?
Читателю следует объяснить, что в первые дни Нового года книжные магазины Харькова обычно аврально работают, стремясь доторговать как можно больше до плана только что окончившегося года. Покинуть сотоварищей в эти авральные дни равносильно оставлению поля боя солдатом, дезертирству. Однако в те времена нашему юноше его сентименты были дороже и плана, и коллектива. Он не колеблясь дезертировал, дабы последовать за женщиной.
— Ты сбежал? — ужаснулась Анна. — Лилька, наверное, рвет и мечет. — Подняв свое пальто с полу, Анна наконец повесила его в шкаф. Когда она обернулась к юноше, яркая улыбка украшала ее губы. Женщинам свойственно сильное чувство конкурентности, и несмотря на то, что Анна знала, что юноша не испытывает никаких чувств к директрисе, ей все же было приятно, что книгоноша своим дезертирством нанес пусть и небольшой, но удар по властолюбивой маленькой фашистке.
Юноша же, увлеченный выражением «рвет и мечет», в картинках представил себе, как Лиля в ярости рвет и разбрасывает вокруг себя книги в магазине, а Задохлик в вылезшей шубе, выпучив серые глаза, с ужасом глядит на директрису.
— Тебе нравится моя новая прическа, Эд? — Анна, подставив обозрению юноши профиль, вновь повернулась к нему в фас. — Я была в парикмахерской.
— Очень! — соврал книгоноша, убежденный, что женщинам следует говорить комплименты. (С течением времени его мнение по этому вопросу изменилось.) На самом деле на благоприятном для его близорукости расстоянии прическа Анны показалась ему чрезмерно искусственной. Парикмахер не пожалел лаку, лак засушил волосы, и они застыли, как слишком накрахмаленное кружево.
— Сегодня у них тут вечер танцев, Эд. Пойдем?
— Смотреть на отплясывающее козье племя?
— Эд!.. Послушайте его, люди добрые! Он уже успел стать снобом. Ты еще в прошлом году работал в литейном цехе, Эд!
— Ну и что из этого. Я и в литейном цехе терпеть не мог козье племя и с ним не общался.
— Но тебе же приходилось общаться с товарищами по работе, Эд?
— В комплексной бригаде у каждого свой участок работы. Если не хотелось мне разговаривать, я мог ограничиться несколькими фразами за целый день. Я с Чуриловым общался. Борька, как ты знаешь, не козье племя.
— Хорошо, Эд, ты как хочешь, а я пойду танцевать. Где ты остановился?
— Нигде, — мрачно признался юноша.
Верный привычкам криминального детства, юноша, разумеется, прихватил с собой выручку последнего рабочего дня. Увы, как мы уже упоминали, у него не было таланта Игоря Иосифовича Ковальчука, сумма оказалась весьма скромной. Анна взяла с собой в Алушту пятьдесят рублей. Будучи женщиной бедной, она цинично рассчитывала, что развлечения ее оплатят курортные мужчины, с которыми она, вне всякого сомнения, познакомится. В сложившейся финансовой ситуации не могло быть и речи о том, чтобы снять комнату. После объявления последнего танца (весь вечер Анна неуклюже, но с упоением вальсировала с животастыми курортными кавалерами, а молодой негодяй злобно наблюдал за ней, стоя рядом с некрасивыми нетанцующими пожилыми дурнушками), они подошли к глубокоглазой, красивой и важной ленинградке Маргарите и объяснили ей ситуацию. Маргарита, грустная и одинокая, была настолько хороша и по-королевски величава, что мужчины, очевидно, боялись приглашать ее танцевать, пожав плечами, сказала глухим низким голосом: «Я все понимаю. Уже очень поздно. Пусть твой брат переночует у нас».